Когда проснется Марс

Спокойно. Спокойно. Скафандр передает сигнал, значит, есть шанс.

Луций облизывает губы, втягивает воздух из баллона. Снова глядит на панель на рукаве. Повстанцы еще далеко, пока не выбираются из укрытий. Но скоро начнут, да. Обязательно поймут, что Луций остался один. И тогда вылезут из горных щелей, доберутся перебежками до его траншеи.

Может, уже поняли.

Может, уже идут.

Тихо. Только стрекочут жуки-падальщики, выползают из песка и забираются в развороченные костюмы убитых. Скоро появятся черви, долго оставаться рядом с телами нельзя. И бежать некуда, стоит высунуться из траншеи, и останешься без головы, Флавий доказал.

На забрале шлема загорается сигнал: остановка сердца в синхронизированном скафандре. Пару мгновений Луций медлит, смотрит на пульс алой точки. Затем подбирается к Флавию, отстегивает его шлем и касается шеи. Вздувшаяся кожа под пальцами еще теплая, но пульса и правда нет.

Теперь он один.

Дышать все тяжелее, воздух заканчивается. Затекшие ноги покалывает.

Раскаленно-зеленоватое небо перечеркивает белая линия. Затем еще одна. Звук доносится с опозданием – тяжелый рокот накрывает с головой, ударная волна отдается в земле. Луций еле сдерживает стон. Пришли-таки. Они пришли.

Вот только воздух закончился. Дышать нечем…

* * *

Луций распахнул глаза, вцепился в лицо, силясь содрать чертову маску. С хрипом сделал глубокий вдох.

Нет маски. Нет иридийского зеленого неба, нет Флавия. Над головой низкий потолок с полосами вмурованных ламп. Какие-то провода, холодный кондиционированный воздух.

Он в бункере. Да, точно. В медблоке, один. Вчера кто-то тихонько выл в углу, вой обрывками прорывался через пелену медикаментозного сна. Но теперь в палате тихо. Всех увезли в холодильник.

Воспоминания медленно возвращались, вплывали в сознание туманными обрывками. Отказали системы шаттла. Луций катапультировался, неудачно приземлился на окраину космодрома. Он помнил застланную дымом и облаками рассветную желтизну. Кто-то тащил его, тянул за ноги, отчего спина в месте старого ранения раскалывалась. Луций хотел послать этого настырного кого-то, но язык не ворочался, мысли не желали формироваться в звуки. Вокруг гремели взрывы, с неба падали обломки. Его перевалили на носилки, а после он погрузился в беспамятство. Иногда выплывал из него в серый коробок палаты, без окон, дверей и свежего воздуха, смотрел на трубки, увивающие руки, и отключался вновь.

Правое ухо не слышало с момента, как вышел из строя некс. В левом ухе тонко звенело, писк нанизывал мозг на тонкую иглу, отчего накатывала тошнота. «Гелиос» так просто не отпускал.

Сделав глубокий вдох, Луций опустил ноги на холодный пол. С омерзением вытащил катетер из вены и бросил на пол вместе с трубкой. Из нее вылилось что-то голубоватое, должно быть, RG-5, пострегенерационная сыворотка для поддержки организма. Согнув руку в локте и пережав вену, Луций пошарил под кроватью. Ботинки были на месте – его личные, с армопластинами на мысах, покрытые грязью и засохшей кровью. Луций влез в них босыми ногами, добрел до шкафчика и вытащил из него форму. Рукава и грудь куртки покрывала тонкая корка грязи, смешанной с кровью. Даже декурионских полос видно не было.

Стены гулко тряхнуло, наверху что-то взорвалось и обрушилось – далекий рокот, как раскат летней грозы. Луций вскинул голову.

Да, точно. Их же бомбили. Их, элиту Имперского Легиона, безнаказанно бомбили и загнали в подполье тощие пришельцы, такие, как взорвавшаяся на орбите Сорок Пятая. Бесславная позиция, что и сказать. Сидеть в тоннелях, выжидать неизвестно зачем. Гадать, что закончится раньше: припасы или терпение.