Когда поют сверчки

Сейчас я достал из ящика письмо Эммы и, крепко прижимая его к груди, пошел на причал. Там я остановился, поднес конверт к самому носу, глубоко вдохнул и, крепко зажмурив глаза, солгал себе, наверное, уже в стотысячный раз.

Открыв глаза, я обнаружил, что все еще в белом врачебном халате.

Глава 19

Как-то накануне очередного Рождества я купил старый двухместный гоночный скиф, явно знававший лучшие дни. Установив лодку на ко́злы в гараже, я провел там немало вечеров, меняя, выправляя, отпаривая, полируя и ремонтируя шпангоуты и стрингеры, обшивку днища и бортов, банки и весла, вертлюги и отводы словом, все, что должно было двигаться или служить несущим элементом конструкции. Работал я методично и тщательно и в результате фактически построил новую лодку, используя старую в качестве модели-образца. Никакого особого опыта у меня, конечно, не было, так что учиться приходилось, что называется, на ходу, зато я знал кое-что о самой гребле как о виде спорта и надеялся, что воссоздаваемый мною скиф даст нам с Эммой новое интересное занятие и заодно поможет хоть немного укрепить ее больное сердце.

И вот в первый день Рождества мы с Эммой пошли на берег озера. Я завязал ей глаза, взял за руку и вывел на причальный плот, где нас ждала готовая лодка. На борту я вывел по трафарету ее название – «Эмма».

Как я и ожидал, Эмма сказала все приличествующие случаю слова, после чего я предложил ей немного прокатиться. Она согласилась, как мне показалось – с радостью, и спустя какое-то время мы не спеша отошли от причала. Эмма гребла, пока могла, то есть совсем недолго, а я смотрел на ее спину, на то, как ложатся на ее худые узкие плечи короткие редкие волосы, в который раз наблюдая упорную, непрекращающуюся борьбу между душой и той бренной оболочкой, в которую она была заключена.

Я знал, что ее сердце день ото дня сдает, становится слабее. Это было видно и по ее бледности, и по рисунку дыхания. Очень скоро наша гребля превратилась просто в прогулки по озеру, во время которых Эмма безостановочно делала наброски, зато я работал за двоих. Мне это принесло пользу: я здорово окреп, и, когда меня впоследствии взяли в гребную команду, я узнал, что сердце у меня абсолютно здоровое. Да, мое сердце работало прекрасно, лучше, чем у многих. Катая по озеру Эмму, фактически я возил в лодке дополнительный груз, и это физическое упражнение сотворило настоящее чудо с моими легкими, сердцем и сосудами, не говоря о мускулатуре рук, ног и спины. Той же весной на первенстве штата я был третьим в гонке одиночек.

Каждый выход на воду с Эммой действительно был для меня превосходной тренировкой, но радости эти прогулки приносили мне значительно меньше, чем могли. Состояние Эммы продолжало ухудшаться – я отчетливо видел это каждый раз, когда внутренним взором проникал туда, где отчаянно билось, захлебываясь кровью, ее больное сердце.

Глава 20

По мере того как буквально на глазах менялись к худшему самочувствие и даже внешний облик Эммы, ее мать все сильнее разочаровывалась в возможностях современной медицины и готова была пробовать все, что угодно. Нередко мы с Эммой сидели в ее комнате и, приникнув к вентиляционным отверстиям, слушали, как мистер и миссис О’Коннор шепотом обсуждают дальнейшие перспективы лечения и количество неоплаченных счетов, которое росло с угрожающей быстротой несмотря на то, что отец Эммы работал на двух работах. Как бы там ни было, надежды родителей на новые, экспериментальные методы лечения явно сошли на нет, поскольку теперь Эмму возили в Атланту не так часто, как прежде, хотя еще недавно они с матерью летали туда дважды в месяц. Истощив свои банковские счета, но не получив никакой существенной помощи от официальной медицины, родители Эммы решили прибегнуть к услугам странствующих евангелистских проповедников.

Преподобный Джим Тубало был не просто проповедником, но и самопровозглашенным «целителем». Он путешествовал по юго-востоку страны в длинном красном автобусе, покоряя сердца потенциальных сторонников «Духовного Возрождения» безупречным костюмом-тройкой, сверкающими часами, гривой густых седых волос и крайней нетребовательностью в финансовых вопросах. Дадите сколько сможете, любил повторять он. Господь не требует непосильной жертвы.

В нашем городке проповедник и его многочисленные ассистенты появлялись дважды в год: «Спешите, спешите, спешите! Только три дня!» – значилось на рекламных афишах. И вот однажды, когда на площади в очередной раз появились просторные палатки для молельных бдений, родители Эммы выгнали нас из дома задолго до пяти часов, чтобы успеть занять лучшие места. К «целителю» выстроилась длинная очередь, но миссис О’Коннор оказалась одной из первых: крепко держа Эмму за руку, она подвела ее к сцене, и я втерся следом. Я был основательно напуган, но мне казалось, я должен защитить Эмму и от ее матери, и от седого проповедника.