Когда пируют львы. И грянул гром

– Откуда здесь этот сброд? – спросил он председательствующего.

– Приехали на дневном поезде, все одной группой.

– Похоже, кое-кто ищет здесь приключений, – проговорил Шон, мрачно поглядывая на этих людей и кожей чувствуя их лихорадочное возбуждение: они явно собирались устроить какое-нибудь буйство. – Они же все поддатые, – добавил он.

– Успокойся, Шон. – Руфь, наклонившись к нему, положила руку ему на колено. – Обещай не заводиться. Ты можешь настроить их против себя.

Шон открыл было рот, чтобы ответить, да так и замер, увидев, как сквозь толпу в дверь проходит Гарри Кортни, идет к заднему ряду и садится рядом с Ронни Паем.

– Закрой рот, дорогой, – пробормотала Руфь.

Шон повиновался, потом улыбнулся и помахал рукой, приветствуя брата. Гарри ответил кивком и тут же отвернулся, вступив в разговор с Ронни Паем.

Под кашель и шарканье подошв председательствующий встал и представил Шона людям, которые были его школьными товарищами, пили его бренди и ходили с ним на охоту. Он продолжил речь, рассказывая, как Шон практически единолично одержал победу в Англо-бурской войне, как благодаря своей фабрике и плантациям принес процветание району. Закончил он несколькими замечаниями, которые заставили Шона ерзать на стуле и двумя пальцами оттягивать тугой воротничок.

– Итак, уважаемые дамы и господа нашего славного района, я представляю вам человека проницательного и дальновидного, человека с огромным сердцем и с не менее огромными кулаками, вашего и моего кандидата, полковника Шона Кортни!

Улыбаясь, Шон встал и… даже покачнулся, услышав с передних рядов взрыв улюлюканья и свиста. Улыбка его испарилась, а кулаки сжались в два огромных костлявых молота, лежащих перед ним на столе. Шон угрюмо смотрел на них, от злости его даже бросило в пот. Но тут он почувствовал, что его кто-то сзади дергает за сюртук; он немного расслабил пальцы и начал говорить, пытаясь перекрыть голосом крики: «Садись!», «Говори яснее!», «Дайте ему сказать!», «Снимай кандидатуру!» – а также грохот сапог, в унисон бьющих в деревянный пол.

В этом бедламе он три раза терял нить своей речи и, ища подсказки, поневоле смотрел на Руфь; лицо его пылало от злости и обиды, а в него из зала одна за другой продолжали биться волны издевательского смеха. Шон дошел до того, что стал просто читать свой текст по тетрадке, то и дело спотыкаясь и теряя место, на котором остановился. Но это было уже не важно, поскольку ни один человек, находящийся от него дальше трех футов, не слышал ни единого слова. Шон сел, и в зале неожиданно воцарилась тишина: все чего-то ждали. И тут Шон понял, что все происходящее кем-то тщательно спланировано заранее и что главное развлечение ждет его впереди.

– Мистер Кортни, – раздался голос из задних рядов зала; все головы повернулись туда и увидели, что с места поднялся Гарри Кортни. – Можно задать вам несколько вопросов?

Шон кивнул. «Так вот оно что! – подумал он. – Это все спланировал Гарри!»

– В таком случае мой первый вопрос. Вы можете ответить, как называют человека, который продает страну врагам своего короля?

– Предатель! – истошно завопили крикуны.

– Бур!

Они повскакивали с мест и всей массой орали эти слова ему прямо в лицо. Ад кромешный длился минут пять, не меньше.

– Давай я уведу тебя отсюда, – прошептал Шон и взял Руфь за руку, но та отняла ладонь.

– Я никуда не пойду, – твердо сказала она.

– Давай-давай, делай, что я тебе говорю. Тут становится жарко.

– Тебе придется тащить меня силой, – вспыхнула Руфь, прекрасная даже в гневе.

Шон уже собрался принять ее вызов, но вопли в зале внезапно стихли. И снова все головы повернулись к Гаррику Кортни, готовому задать свой второй вопрос. Дождавшись полной тишины, он ядовито улыбнулся.

– Еще вопрос, – сказал Гарри. – Вы можете назвать нам национальность и вероисповедание вашей жены?

Голова Шона дернулась, как от пощечины. Это был уже удар ниже пояса, Шон почти физически ощущал его, когда делал движение, чтобы подняться. Но его опередила Руфь: она уже встала, положив руку ему на плечо.

– Лучше я сама отвечу на этот вопрос, Гарри.

Руфь проговорила это отчетливо и ясно, лишь с едва заметной хрипотцой в голосе:

– Я еврейка.

В зале воцарилась гробовая тишина. Руфь продолжала стоять, все еще держа руку на плече Шона, и прямо и гордо смотрела Гарри в глаза. Гаррик не выдержал первый. Покраснев до самой шеи как рак, он опустил глаза и неуклюже переместил протез. Среди людей, сидящих в передних рядах, последовала примерно такая же реакция. Они с виноватым видом переглядывались, отворачивались, конфузливо ерзали на своих местах, явно не зная, куда деться от стыда. Один из них встал и направился по проходу к двери. На полпути он остановился и обернулся.

– Простите, миссис, – сказал он. – Я не знал, что тут дойдет до такого.