Маргарита от этих загадок окончательно потеряла терпение – повысила тон и отчеканила железным голосом:
– Я педагог почти с двадцатилетним стажем и прекрасно знаю, что простых детей, впрочем, как и взрослых, не бывает. Есть характеры сложнее, есть попроще, но при желании с любым можно найти общий язык. А что касается Марты, то с ней мы уже во многом договорились.
Директор детского дома смерила Маргариту долгим взглядом, потом сказала, не отводя глаз:
– Вы просто не знаете того, что знаю я.
– Так расскажите! – Негодование дошло до предела.
«Сколько можно тянуть резину?!»
– Хорошо. – Директор кивнула головой, решившись на то, на что, видимо, решиться было не так уж просто. – Вы не оставляете мне выбора. Хотя я и сама считаю, что утаивать от вас информацию было бы неправильно.
–..?
– Марта – не совсем здоровый человек.
– Насколько я знаю, в детском доме каждый ребенок с диагнозом, который снимается уже через несколько месяцев домашней жизни.
– Нет-нет. Речь не о банальной задержке развития или врожденных поражениях нервной системы. Да и о какой задержке развития можно говорить в ее случае? Способный человечек. Талантливее многих детей из обычных семей.
– Вот именно! Абсолютный слух, живая речь, прекрасная память! Она на французском скоро лучше меня говорить будет. – Заговорив о Марте, Маргарита расцвела в улыбке и даже сама услышала в своем голосе милую, теплую нежность. Не заметить такого отношения не могла и директор, она улыбнулась в ответ, но ее улыбка вышла немного грустной:
– Это замечательно, что вы так относитесь к девочке, но вам придется поверить в то, что память у нее как раз совсем не прекрасная.
– О чем вы говорите?
– Маргарита Семеновна, вам не кажется странной ее одержимость музыкой?
– Возможно, но при чем тут память?
– Вы действительно думаете, что такая тяга может быть врожденной?
– Не понимаю, почему нет? Думаю, истории известно немало случаев, когда интерес к какой-то области жизни заложен в человеке природой.
– Да, это так. Но много ли вам – учителю иностранного языка – известно случаев, когда человек знал множество стихов и песен на французском, никогда его не изучая.
– В том-то и дело, что человек, обладающий отличным слухом и великолепной памятью, может легко и просто воспроизводить текст, не зная перевода.
– В том числе и напевать песню, которую никогда прежде не слышал?
– О чем вы?
– О том, что еще в подмосковном детдоме Марта начинала подпевать песням Пиаф практически с первой строчки, даже если пластинку заводили в первый раз.
– То есть вы хотите сказать, что она выучила их до того, как попала в детдом?
– Вы все правильно понимаете.
– И каким образом это говорит о проблемах с памятью?
– Дело в том, что девочка не имеет ни малейшего представления о том, откуда у нее эти знания.
– Ну и что? Я, например, себя до трех лет вообще не помню.
– Я тоже. Но Марте было шесть, когда она оказалась в детдоме.
– Шесть? – Маргарита была озадачена. Все-таки в этом возрасте у большинства детей остаются более или менее четкие представления о своем происхождении.
– Да. Ее нашли на даче. Поэтому она и оказалась первоначально в подмосковном детдоме.
– Шестилетний ребенок? На даче? На какой даче?
– На своей даче. Со своей бабушкой. Только бабушка к тому моменту, как их обнаружили, была уже мертва дня четыре, а девочка лежала на ее теле, совершенно обессиленная от слез.
– Какой ужас! А что случилось с родителями Марты?
– Отец погиб в автокатастрофе, мать умерла в тюрьме за несколько месяцев до трагедии с бабушкой.
Сердце Маргариты тревожно бухнуло и затрепетало, заколыхалось, кровь отхлынула от лица, которое в секунду сделалось мертвенно-бледным. Но сидевшая напротив женщина не заметила внезапных перемен во внешности гостьи, открыла лежащую на столе папку, вынула оттуда старый снимок и положила перед Маргаритой:
– Вот родители девушки.