Когда она была плохой

«Поларис» предназначался для ближнего плавания с ограниченными, соответственно, запасами продуктов, воды и горючего. Бак на сорок галлонов воды был пуст и, судя по запаху, когда я отвинтил крышку, им давно не пользовались. Бак на шестьдесят галлонов не так давно был полон, но Шанталь израсходовала большую часть воды, когда принимала душ. Я опустил в бак стержень, измерил намокшую часть, произвел несложный арифметический расчет и определил, что на борту около двадцати галлонов пресной воды. Кроме того, имелись дюжина банок пива, шесть упаковок кока-колы, бутылка содовой.

Пищи тоже оставалось немного: хлеб, сыр, ветчина, бекон, яйца, кофе, сахар, консервированная фасоль и чили, картофельные чипсы, несколько апельсинов и манго. Возможно, мне удастся поймать рыбу.

«Поларис» дрейфовал. Я соорудил тент над мостиком и большую часть времени проводил там. Ночью спал в рубке, оставив световой сигнал бедствия. Но не было видно ни судов, ни самолетов. Радио глухо молчало.

«Поларис» дрейфовал девять дней. Каждый день был настоящим адом — отчаянно пекло солнце при полном штиле. Ночи были длинными, и во сне я часто слышал отдаленные крики о помощи. Волна шла с запада, но была еле заметной, призрачно-зеленой, и хотя вдали я видел дождевые тучи и шквалы, над головой по-прежнему палило нещадное солнце.

На девятый день утром я был подобран крупным японским рыболовным судном «Саду Мару», которое возвращалось домой и задержалось на несколько часов возле «Полариса», чтобы забрать все ценное с яхты — от двигателей до серебра. Капитан, говоривший немного по-английски, извиняясь за жадность, пояснил: «Зачем отдавать это морю?» Он хотел поделиться со мной, но я отказался. «Все ваше», — сказал я. «Все мое?» — «Да». — «Спасибо». Он поклонился, хотя и не очень низко — без особого уважения.

Мы находились на расстоянии семисот миль от Мексиканского побережья. Капитан считал, что проще и быстрее проследовать до Японии, нежели искать встречи с кораблем, который направляется в какой-нибудь американский порт. Я согласился. Почему бы нет? Самое время побывать на Востоке. Я мог беспрепятственно плыть на надежном судне, где было вволю рыбы и риса, где я имел возможность приятно проводить время, играя в покер, а мои компаньоны не могли определить, когда уроженец Запада блефует и когда нет.

Когда «Саду Мару» пришвартовалась в Иокогамском порту, меня не встретил ни один полицейский. Я не беженец и не беглец; у меня паспорт, я на свободе и являюсь клиентом престижного банка, который мог перевести деньги в любой город.

Я совершил путешествие по Японии, посетил Гонконг, Сингапур, Макао, осмотрел развалины храма в Анткоре, отведал пекинской утки в Китае, наконец приехал в Грецию и нашел остров. Он был не совсем таким, каким я рисовал его в воображении, но это был остров, он находился в Греции, в Эгейском море, и кое-какую пищу здесь готовили в виноградных листьях. Я жил здесь два года с англичанкой по имени Сибил, которая писала книгу о магических гадальных картах Таро. Она называла меня Динни и отказалась гадать на меня после того, как Повешенный выпал три раза кряду. «В тебе скрыта какая-то тайна, Динни». Я тоже написал книгу — роман, который не вызвал интереса у издателя. Много времени я проводил в кафе. Изучал классический и народный греческий язык.

Затем в течение года я жил со своенравной француженкой, которая была слишком молода для меня. Когда она сбежала с немецким студентом, изучающим археологию, я стал жить один.

Моя мать умерла, и когда я летел на самолете домой, отец последовал за ней.

Я похоронил их, продал их дом, имущество и подумал: «Какого черта! Я никогда не выучу греческий!» — и вернулся в Кис.

Купил дом на марафонском канале, купил парусное судно длиной тридцать четыре фута, «БМВ», кассетный видеомагнитофон, фотоаппарат и кинокамеру, а еще словоохотливого попугая и стал вести вполне респектабельный американский образ жизни.

Часть седьмая «КОНСКИЕ ШИРОТЫ» [10]

Глава сорок четвертая

Моего попугая, предположительно лет шестидесяти от роду, звали Блай, и в его лексиконе было до трехсот слов. Я купил его у владельца бара под названием «Сын капитана». Бар закрыли решением алкогольной комиссии и департамента здравоохранения. Я забрал попугая, клетку, насест и путы, кость каракатицы для точки клюва и документ о том, что птица не болела лихорадкой. Бар «Сын капитана» имел скандальную славу, так что лексикон попугая не отличался изысканностью. Я всегда задавал себе вопрос, почему люди учат птиц и иностранцев разным скверным словам. Блай знал все ругательные слова на английском и испанском языках, произносил их бегло, хотя и не всегда понятно. Он был отличным компаньоном, с которым я всегда мог поговорить, а если он становился слишком развязным и несносным, то было проще простого заставить его замолчать, накинув на клетку покрывало.

В тот вечер мы смотрели по телевизору программу Си-эн-эн и наблюдали, как политики поносили друг друга.

— Дай мне своего говняного пива, — сказал Блай.