Когда она была плохой

Я обыскал все шкафчики и рундуки: одежда, косметика, пакет сделанных «Полароидом» снимков, запечатлевших графиню на яхте, рецепты, толстый гроссбух, в котором заполнены лишь несколько страниц, и пистолет 25-го калибра с нарезкой для надевания глушителя. Самого глушителя я не нашел. Обойма была полна. Шанталь стреляла в меня из похожего пистолета, и мои шрамы зачесались: плоть помнила то, что пытался забыть мозг. Гадюка…

Я выбросил пистолет в иллюминатор и услышал всплеск воды. Затем расстегнул свой чемоданчик и достал кольт и баллончик с газом. У Шанталь свои любимые игрушки, у меня — свои. Я выключил свет и растянулся на кровати. Легкий ветерок шевелил занавески. Праздник в дальних доках потихоньку замирал. Спать я не собирался, хотел лишь на какое-то время расслабиться, однако через несколько часов проснулся от шума голосов в кают-компании. Было еще темно. «Поларис» легонько покачивался, поднимаясь вместе с приливом.

Капитан Мендоса жалостно застонал, и кто-то — его брат? — засмеялся. В каюту проник аромат крепкого кофе и разогреваемого бекона. Я взглянул на светящийся циферблат своих часов. Три тридцать пять.

Медленно, то и дело замирая на манер крадущегося кота, я поднялся и разгладил кровать ладонью. Из иллюминатора в каюту лился прохладный воздух. Где-то затарахтел двигатель, но вскоре заглох.

Я сунул кольт и баллончик с газом в карманы своей ветровки, прихватил чемоданчик и сделал пару шагов по направлению к гальюну.

В кают-компании послышался ломкий юношеский голос третьего члена экипажа. Очевидно, это был юнга, который подносил пиво и зажигал сигареты. Уверен, что склонная к шику графиня де Вилье называла его «мой стюард». Такой неуклюжий парнишка, в наши дни так трудно найти толкового слугу!

Я сделал еще несколько осторожных шагов, нащупал щеколду в двери гальюна и приподнял ее, поморщившись от громкого металлического звука. Я замер. Однако в кают-компании капитан сказал что-то про «aquella puta» [9], и двое других засмеялись.

Я проскользнул в гальюн, дождался, пока раздался новый взрыв смеха, и быстро захлопнул дверь. Здесь я буду в безопасности, если кому-нибудь из команды не взбредет в голову помочиться в заповедный унитаз шефини.

Опустив крышку стульчака, я сел. Безбилетник. Налетчик. Пират. Бунтовщик.

Что произойдет в ближайшие несколько часов? У меня не было четкого плана. Но я подумал, что если все обойдется и я выживу, то уеду в Европу. В Грецию. Буду жить на маленьком, опаленном солнцем острове. Сниму дом на горе, откуда мне будет виден белый город. Научусь изъясняться на греческом настолько, чтобы можно было препираться с хозяином дома или во время игры в домино в таверне рассказывать правдоподобные небылицы любопытствующим соседям. Заведу небольшой садик, буду ездить на велосипеде и купаться в море в душные и знойные послеобеденные часы. Буду есть баранину, козлятину и рыбу, а еще — оливки и неведомые блюда, приготовленные в виноградных листьях. И пить густое, тягучее вино и греческую, с лакричным привкусом, водку под экзотическим названием «Оузо».

Глава сорок первая

Иллюминатор над раковиной постепенно становился различим, тусклый свет, пробивавшийся через него, был молочно-серебристым. Темнота отступала, и становились видны окружающие предметы. В дальних доках заработали двигатели, и несколько судов медленно двинулись к Бандерасскому заливу. Официально соревнование не должно начинаться до восхода солнца, однако некоторые честолюбивые рыбаки к тому времени будут находиться уже далеко от доков.

Со стороны пирса донесся голос Шанталь, хрипловатый после сна. Ей ответили мужские голоса. Крюгер? Да, он и юный тореадор, Хесус Перальта.

— Вы пьяны, — сурово сказала Шанталь. — Я плачу вам шестьсот долларов в месяц, а вы не можете удержаться, чтобы не напиться хотя бы в этот уик-энд.

Графиня была недовольна одним из своих рабов.

Заработали двигатели, и судно завибрировало. В аптеке задребезжали флаконы, по шторке душа пробежала дрожь. Затем что-то отрегулировали, мотор заработал ровно, были отданы концы, гребной винт пришел в действие, и судно стало медленно удаляться от причала.

Я покачивался с боку на бок, пока «Поларис» пробирался мимо судов и буев бухты. Затем ощутил, что меня поднимает вверх и бросает вниз — это мы миновали волнолом и вошли в Бандерасский залив. Похоже, волнение в это утро было умеренным; впрочем, в открытом море, где плавают большие косяки рыб, оно может оказаться сильнее.

Тональность рокота двигателей снова изменилась, и судно набрало скорость.