Когда он проснется

Дедов и бабок морально подготовили, потом каждому внесли в дом цветной телевизор, холодильник, ковры, сервизы. В день приезда миллионера с самого утра в печи у каждого старика стояли чугуны щей с говядиной, каша, блины, оладьи, пироги с капустой и грибами. Принаряженные старики с самого утра сидели в ожидании. Как только канадец войдет в хату, его следовало встретить, показать дом, поговорить о том о сем минут пять, а как только к дому подкатит «Волга», выглянуть в окно и сказать:

– А, вот и племянница моя из города пожаловала с мужем!

Роль племянницы должна была сыграть Лена, ее мужа – молодой офицер ГБ. Они вносили в дом полные сумки «городских» гостинцев: икры, крабовых консервов, балыка, шоколада, армянского коньяка, вина киндзмараули и апельсинов… Собиралось якобы импровизированное застолье, на которое созывались «соседи» – вся колхозная начальственная верхушка во главе с председателем.

План удался на все сто процентов, и миллионер улетел в свою Канаду, абсолютно убежденный, что при всех издержках советского строя старики в его родной деревне кормят кошек крабовыми палочками. Несколько банок кошачьих консервов, которые миллионер привез с собой в Советский Союз в качестве невиданного сувенира, он почел за благо не обнародовать.

Все это теперь вспоминалось как безобидное баловство.

И вот результат:

– Мам, как ты могла?!

Да, у нынешнего поколения оказалась короткая память.

СССР, КПСС, Политбюро ЦК… Для них это всего лишь звук, нечто из анекдотов про «сиськи-масиськи» Брежнева.

Оля даже не успела побывать комсомолкой. Она не представляет, что значит с дрожью в голосе перечислять названия орденов ВЛКСМ, вступая в ряды Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи. Гордиться красными корочками комсомольского билета. Как самую модную одежду, носить зеленую ветровку со значками и нашивками летних комсомольских лагерей, в которых студенческие и молодежные бригады с романтическими звонкими названиями «Венсеремос!» или «Красные дьяволята» собирали помидоры где-нибудь в Краснодарском крае, чтобы всю выручку перечислить в Фонд мира.

А всесоюзные слеты в московской гостинице «Орленок», экскурсии по Кремлю, по Третьяковской галерее, поездки в Звездный городок, встречи с космонавтами! Девушка-хлопковод из Ташкента, оленеводы из Якутии, ребята с Камчатки, с Ямала, веселые грузины – душа любой компании… Со многими товарищами по комсомольской юности Елена Александровна поддерживала теплые отношения до сих пор. Одни занялись бизнесом, другие – большой политикой, третьи тихо хозяйствовали на местах, на просторах необъятной родины…

Какими молодыми, искренними, дружелюбными были они тогда! Казалось, жизнь по-матерински широко раскрывает им свои объятия. Какие блистательные мечты они лелеяли, какие стихи, какие песни пели у костра под гитару. Собственная юность казалась бесконечной, силы – немеренными. Они верили, что жить стоит лишь ради того, «чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».

Мучительная боль…

Именно это чувство и настигло Елену Александровну после нелепой смерти маленького Тимошки летом восемьдесят восьмого года.

Когда я вернулся домой, уже почти совсем стемнело. Впрочем, зимой темнеет рано – мои часы показывали всего половину восьмого. Я припарковал машину у дома, в сотый или даже тысячный раз подумал, что неплохо было бы приобрести гараж-ракушку, а потом вошел в подъезд и поднялся на лифте.

Лампочка, как всегда, не горела. Я вынул из кармана ключи, нащупал дверь, замочную скважину… Больших трудов стоило попасть ключом в нее, а когда он наконец вошел, то почему-то не захотел поворачиваться.

Странно. Ключ повернулся в другую сторону, закрывая замок. Я снова повернул его в обратную сторону. Потом нажал на ручку.

Дверь открылась.

Ничего себе! Значит, дверь была незаперта?!

Я распахнул ее, оставаясь на пороге. Черная, неосвещенная прихожая. Ни в комнатах, ни на кухне не горит свет. Еще более странно! Не горит свет, – значит, дома никого нет. А Маша?

Значит, и ее нет… Да, ответ напрашивается сам собой.

Я смело вошел в прихожую и щелкнул выключателем. Ничего. Войдя на кухню, я тоже не обнаружил там ничего особенного. В гостиной – тоже. Зато в кабинете меня ждал сюрприз. Здесь царил полнейший раскардаш. Книги с полок были сброшены, ящики стола выдвинуты. Бумаги устилали пол. Тумбочки зияли открытыми дверцами. Кашпо, ранее висевшее на стене, валялось на полу. Кресло, мое любимое кресло перевернулось и лежало на боку, самым бесстыдным образом задрав свои ножки кверху.

Кто-то явно устроил в моем кабинете обыск. И я, кажется, догадываюсь, кто именно!

Ну конечно же Маша Пташук!!! Эх ты, Гордеев, дубина из дубин! Этого же следовало ожидать, это же как дважды два – четыре. Ясно, что ты бы не удержал ее взаперти.

Постойте-постойте… Но разве я ее держал? Ей некуда было идти, вот она и осталась. Запирал я двери только потому, что не доверял ей. Значит, она решила найти деньги, перерыла всю квартиру, обнаружила их, потом каким-то образом открыла дверь и смылась? Так, что ли?