Когда он был порочным

– Я знаю. Но это не имеет значения - если я не забеременею, разумеется.

В ответ Майкл прошипел одно слово. Ей никогда бы и в голову не пришло, что он может произнести такое слово в ее присутствии.

– Мне нужно время, - сказала она и обхватила себя за плечи.

– Зачем?

– Не знаю. Чтобы подумать. Разобраться во всем. Не знаю.

– Ну о чем тут еще думать? - рявкнул он.

– Во-первых, о том, хороший ли выйдет из тебя муж, - огрызнулась она. Его наскоки и уколы рассердили ее наконец.

Он даже отступил на шаг.

– Как это прикажешь понимать?

– Для начала - твое поведение в прошлом, - сказала она, сузив глаза. - Нельзя сказать, что ты был образцом христианской добродетели.

– Интересно слышать это от женщины, которая несколько часов назад приказывала мне снять подштанники, - съязвил он.

– Перестань говорить гадости, - сказала она негромко.

– Перестань злить меня.

Голова у нее заныла, и она прижала пальцы к вискам.

– Бога ради, Майкл, неужели нельзя дать мне подумать? Неужели нельзя дать мне немного времени на размышления?

Но истина заключалась в том, что ей было страшно думать. Потому что если подумать, то что же получается? Получается, что она распутница, шлюшка. Что она была захвачена примитивной страстью к этому мужчине и испытала с ним ни с чем не сравнимые восторги совершенно неприличного свойства, каких не знала со своим мужем, которого любила всем сердцем.

Она испытывала наслаждение с Джоном, но ничего подобного у нее с мужем не было.

Она даже не подозревала, что такое возможно.

И однако, она обрела это с Майклом.

Который был ее другом, кстати. Доверенным лицом.

Ее любовником.

О Боже, так что это такое?

– Прошу тебя, - прошептала она, - мне необходимо побыть одной.

Майкл не сводил с нее глаз, смотрел долго-долго, так долго, что ей стало не по себе от этого пристального взгляда, но наконец он, тихо выругавшись, вышел из комнаты.

Она повалилась на софу и уронила голову на руки. Но не заплакала. Не пролила ни единой слезинки. И сама не понимала почему.

Никогда он не поймет женщин.

Злобно бранясь, Майкл стянул с себя сапоги и швырнул зловредную обувь в дверцу шкафа.

– Милорд? - раздался неуверенный голос его камердинера, высунувшегося из гардеробной.

– Не сейчас, Риверс! - рявкнул Майкл.

– Хорошо, милорд, - быстро сказал камердинер и поспешил взять хозяйские сапоги. - Я только заберу сапоги. Их надо бы почистить.

Майкл опять разразился бранью.

– Или, может, сжечь, - предположил Риверс. Майкл только посмотрел на него и заворчал, как пес. Риверс ретировался, но по глупости забыл закрыть за собой дверь.

Майкл пинком захлопнул дверь и очень огорчился, что она не слетела с петель.

Даже в маленьких удовольствиях жизнь теперь отказывает ему!

Он беспокойно заходил по винно-красному ковру, время от времени останавливаясь у окна.

Что до того, чтобы понять женщин, - да Бог с ними! Он никогда и не стремился освоить это искусство. Но он всегда полагал, что понимает Франческу. И был совершенно уверен, что она обязательно выйдет за мужчину, с которым была дважды.

Один раз могло и не сработать. Один раз она могла посчитать ошибкой. Но два раза…

Она никогда бы не отдалась дважды мужчине, если бы не ценила этого мужчину достаточно высоко…

Нет, подумал он с кривой ухмылкой. Тут он просчитался.

Очевидно, она согласна была использовать его лишь как инструмент для достижения собственного удовольствия - да что там! И использовала. Она проявляла инициативу, брала что хотела и уступала главенствующую роль ему, только когда жар их взаимной страсти достигал совсем уж адского накала.

Она использовала его.

Он и не думал, что она на такое способна.

Интересно, она была такая и с Джоном? И с ним тоже она принималась командовать? И с ним тоже…

Он замер, словно врос в ковер.

Джон.

Он совсем забыл про Джона.

Как же такое возможно?

Долгие годы всякий раз, когда он видел Франческу, всякий раз, когда вдыхал ее опьяняющий аромат, Джон незримо был рядом - сначала как фантом его совести, а потом - его памяти.

Но с того самого момента, как он вошел вчера в Розовую гостиную и, слыша ее легкие шаги за своей спиной, прошептал «Выходи за меня замуж», он совершенно забыл о Джоне.

Не то чтобы воспоминание о Джоне изгладилось из его памяти. Нет, Джон был слишком близок, слишком дорог ему, им обоим. Но в какой-то момент, когда он был на пути в Шотландию, Майкл наконец позволил себе думать о браке. «Я могу жениться на ней. Я могу попросить ее. Я действительно могу это сделать».

И как только он сам себе дал разрешение на этот брак, ему перестало казаться, что он собирается похитить жену у покойного двоюродного брата.

Майкл ведь сам ни на что не напрашивался. Он не возводил глаза к небу и не просил себе графский титул. Он даже не мечтал обладать Франческой, смирясь с мыслью, что она никогда не станет его.

Но Джон умер. Он умер.

И никто в этом не был виноват.

Джон умер, и жизнь Майкла изменилась полностью, за исключением одного: он по-прежнему любил Франческу.

Боже, как же он любил ее!

Ничто не препятствовало их браку. Никакие законы, никакие обычаи, одна только его больная совесть, которая совершенно неожиданно вдруг умолкла.