Когда он был порочным

Майкл шутовски козырнул ей, после чего вновь взглянул на свои сапоги. Он стянул наконец и второй, затем осторожно поднял оба сапога и поставил у двери.

— Смотри не трогай их, — предупредил он рассеянно и подошел к камину. — Они очень грязные.

— У меня огонь разжечь не получилось, — сказала она. Она все еще с неловким видом топталась возле камина. — Извини. Боюсь, опыта у меня в этом отношении маловато. А вот сухие дрова я сумела найти. — И она указала на решетку, где лежали два полена.

Он принялся разжигать огонь. Расцарапанные руки саднило, но ему эта боль даже доставляла своеобразное удовлетворение. Чепуха, в сущности, а все же она отвлекала его от мыслей о женщине, стоявшей за его спиной.

Женщина была в гневе.

Этого и следовало ожидать. Он и ожидал ее гнева, вот только не думал, что это так сильно уязвит его гордость, так ранит его — честно говоря, в самое сердце. Он с самого начала понимал, что не станет она осыпать его признаниями в вечной любви после одного-единственного страстного свидания, а все же глупая надежда на такой исход жила в его душе.

Ну кто бы мог подумать, что после стольких лет безнравственной жизни он останется таким неисправимым романтиком?

Но Франческа смягчится — в этом он был совершенно уверен. У нее не было иного выхода. Она оказалась скомпрометирована, и довольно серьезно, думал он с изрядной долей удовлетворения. И хоть она не была девицей, все же это много значило для такой принципиальной женщины, как Франческа.

Надо было только решить — ждать ли, пока гнев Франчески пройдет сам собой, или подстегивать ее и давить на нее, пока она не примет эту ситуацию как неизбежную? Второй путь предполагал синяки и шишки, да и попотеть придется изрядно, но зато, как ему казалось, скорее сулил успех.

Если же оставить ее в покое, она вполне может прийти к выводу, что весь эпизод следует предать забвению, а может, и вправду сумеет убедить себя, что ничего не было.

— Загорелось наконец? — раздался ее голос с другого конца комнаты.

Он раздувал огонь еще несколько секунд, и только когда оранжевые язычки пламени принялись лизать поленья, с облегчением вздохнул и ответил:

— Придется последить за ним еще чуть-чуть, но скоро разгорится как следует.

— Хорошо, — только и ответила она. В поисках безопасного места она уперлась в кровать и остановилась. — Я буду здесь.

Он криво усмехнулся. Сторожка состояла из одной комнаты, так куда же ей было еще деться?

— А ты, — продолжала она тоном строгой наставницы, — можешь оставаться там.

Он посмотрел на угол, куда указывал ее палец, и насмешливо протянул:

— В самом деле?

— Думаю, так будет лучше. Он пожал плечами:

— Хорошо.

— Хорошо?

— Хорошо. — Он встал и принялся стягивать с себя одежду.

— Что ты делаешь? — ахнула она.

Он, продолжая стоять к ней спиной, усмехнулся и небрежно бросил через плечо:

— Остаюсь в своем углу.

— Ты же раздеваешься! — воскликнула она, ухитрившись вложить в свои слова и возмущение, и надменность.

— И тебе советую сделать то же, — отозвался он и нахмурился, приметив кровавое пятно на своей рубашке. Черт, ну и исцарапал же он себе руки!

— И не подумаю, — сказала Франческа.

— Держи-ка! — И он швырнул ей свою рубашку. Она вскрикнула, когда рубашка упала ей на грудь, что доставило ему немалое удовольствие.

— Майкл! — И рубашка полетела к нему обратно.

— Извини, — сказал он без особого раскаяния. — Я думал, моя рубашка пригодится тебе в качестве полотенца.

— Немедленно надень рубашку! — процедила она.

— Чтоб я стал мерзнуть в мокрой рубашке? — И он надменно поднял бровь. — Малярия малярией, а схватить простуду мне вовсе не улыбается. Кроме того, ты это все уже видела. — Она ахнула. И он добавил: — Впрочем, постой. Прошу прощения — вчера я успел снять только штаны, верно?

— Убирайся! — прошипела она тихо и яростно.

Он только хохотнул и кивнул головой на окно, в которое барабанил дождь.

— Не выйдет, Франческа. Боюсь, тебе не избавиться от моего общества.

И, словно в подтверждение его слов, сторожка содрогнулась до основания при новом ударе грома.

— Если хочешь, можешь отвернуться, — добавил Майкл любезно. И, видя, что глаза ее расширились от изумления, пояснил: — Я собираюсь снять штаны.

Она сердито фыркнула, но отвернулась.

— И встань с постели, — крикнул он, стягивая с себя мокрую одежду, — ты одеяло промочишь!

Какое-то мгновение он был уверен, что она еще плотнее усядется на постели, просто из упрямства, но здравый смысл возобладал, и она встала — даже сняла одеяло с постели и встряхнула его, чтобы не осталось ни капли воды.

Он подошел к постели — всего-то было четыре шага — и взял себе другое одеяло. Это было потоньше того, что досталось ей, но сойдет и такое.

— Я прикрыл наготу! — крикнул он, вернувшись в свой угол.

Она повернулась. Медленно и открыв на всякий случай только один глаз.