Когда он был порочным

— Да, но, если не считать воскресенья, которое, я уверена, ты не стал бы осквернять, — тут она бросила на него взгляд, который ясно говорил, что она совершенно уверена, что он успел нагрешить всеми возможными способами без всякого учета дней недели, — все равно остается понедельник, а человек может успеть очень многое за понедельник.

— Но не этот человек. И не в этот понедельник.

— Что же ты тогда делал?

После недолгого раздумья он ответил:

— Да ничего, в сущности.

— Это невозможно! — продолжала она дразнить его.

Он ничего не ответил, затем передернул плечами — жест, который странным образом всегда тревожил ее, — и сказал:

— Я не делал ничего. Ходил, разговаривал, ел, и только. Франческа порывисто сжала его руку.

— Обязательно надо подыскать тебе кого-то, — негромко сказала она.

Он повернулся и посмотрел на нее. Серебристый взгляд его странных светлых глаз поразил ее силой и глубиной чувства. И тут же все кончилось. Он снова стал самим собой. Но только Франческа заподозрила, что Майкл Стерлинг был совсем не тем человеком, каким он хотел казаться в глазах света.

Даже порой в ее глазах.

— Нам пора возвращаться. Становится прохладно, и потом, Джон голову с меня снимет, если я допущу, чтобы ты простудилась.

— Джон станет винить меня за мою глупость, и тебе это прекрасно известно, — сказала Франческа. — Нет, ты просто хочешь таким образом дать мне понять, что тебя ожидает женщина, наготу которой, вероятно, прикрывают одни только простыни.

Он обернулся к ней и усмехнулся. Это была совершенно безнравственная, дьявольская усмешка, и она поняла, почему половина большого света — то есть женская его половина — была без памяти влюблена в него, хотя у не го не было ни титула, ни состояния, ни имени.

— Ты, кажется, говорила, что желаешь чего-нибудь безнравственного? — спросил он. — Так, может, ты хочешь знать детали? Цвет простынь, например?

Она покраснела, к великой своей досаде. Хорошо хоть этого было не видно в ночной тьме.

— Надеюсь, не желтый, — сказала она, потому что не могла допустить, чтобы разговор закончился на смутившей ее реплике. — От желтого цвета лица кажутся блеклыми.

— Да не в свет же я собираюсь в этих простынях выходить, — заметил он.

— Тем не менее.

Он негромко засмеялся, понимая, что она сказала это только для того, чтобы последнее слово осталось за ней. И она уже было подумала, что он решил подарить ей эту маленькую победу, как вдруг, когда она только-только начала находить удовольствие в наступившем молчании, он сказал:

— Красные.

— Прошу прощения? — Но разумеется, она прекрасно поняла, что он имеет в виду.

— Красные простыни.

— Поверить не могу, что ты посвящаешь меня в подобные детали.

— Ты сама напросилась, Франческа Стерлинг. — Он посмотрел на нее сверху вниз. Одна прядь иссиня-черных волос падала ему на лоб. — Считай, что тебе повезло, так как я не собираюсь сообщать твоему мужу о твоем поведении — Джон никогда не стал бы беспокоиться из-за моего поведения, — сказала она.

Мгновение она думала, что он ничего не станет отвечать на это.

— Я знаю, — сказал он тоном, как ни странно, и мрачным, и серьезным. — Только поэтому я и позволяю себе дразнить тебя.

Она смотрела себе под ноги, опасаясь споткнуться на какой-нибудь колдобине, но, услышав этот серьезный тон, подняла глаза.

— Ты единственная из всех известных мне женщин, которая никогда не собьется с пути истинного, — сказал он, ласково коснувшись ее подбородка. — Ты представить себе не можешь, как меня это восхищает.

— Я люблю твоего двоюродного брата, — прошептала она. — Я никогда не предам его.

Он опустил руку.

— Я знаю.

Он выглядел очень привлекательно в лунном свете, и так очевидно было, что ему не хватает любви, что у нее сердце сжалось. Конечно, не было на свете женщины, которая смогла бы устоять перед ним, перед этим идеальным лицом и крупным, мускулистым телом. И всякий, кто взял бы на себя труд вглядеться пристальнее в его душу, легко увидел бы в нем то же, что и она, — добросердечного человека, способного на преданность и верную любовь.

Было в нем, разумеется, кое-что и от черта, но, как подозревала Франческа, это-то и привлекало к нему дам в первую очередь.

— Не пора ли нам?.. — Майкл, вдруг ставший воплощением любезности, кивнул головой в направлении дома. Она вздохнула и повернула назад.

Спасибо, что прогулялся со мной, — заговорила она снова после того, как несколько минут они шли, не нарушая дружелюбного молчания. — Когда я говорила, что этот дождь просто сводит меня с ума, я не преувеличивала.

— Ты этого не говорила, — вырвалось у него. Он сразу же прикусил язык. Она сказала, что чувствовала себя не в своей тарелке, а не что дождь сводит ее с ума, но только последний педант или же безнадежно влюбленный заметил бы разницу.

— Не говорила? — Она чуть сдвинула брови. — Ну, значит, только подумала. Я что-то сегодня медленно соображаю. Свежий воздух был как нельзя более кстати.

— Счастлив был оказаться полезным, — ответил он галантно.