Когда он был порочным

— Не надо об этом, — прервал ее Майкл хрипло. Он не был готов к тому, чтобы услышать из чьих-либо уст, что это к лучшему для него. А если кто-нибудь — от чего Боже упаси! — вздумает лезть с поздравлениями…

Тогда он за себя не отвечает.

— Она спрашивала о тебе, — сказала Хелен.

— Франческа? — переспросил он, широко открыв глаза от изумления.

Хелен кивнула:

— Да, она хотела тебя видеть.

— Я не могу, — сказал он.

— Ты должен.

— Я не могу. — Он отрицательно покачал головой, вернее, затряс быстро-быстро из-за обуревавшей его паники. — Я не могу войти туда.

— Но не можешь же ты вот так бросить ее, — скале зала мать.

— Она никогда не была моей — и не мне ее бросать.

— Майкл! — так и ахнула Хелен. — Как ты можешь говорить подобные вещи?!

— Мама, — сказал он, отчаянно пытаясь направить разговор в иное русло, — ей нужно общество женщин. Что же я могу сделать?

— Ты можешь вести себя с ней как друг, — негромко сказала Хелен, и он снова почувствовал себя восьмилетним мальчишкой, которого бранят за необдуманный поступок.

— Нет, — сказал он и сам испугался своего голоса. Голос был как у раненого животного, в нем были и боль, и смятение. Но одно он знал наверное. Он не в силах был видеть ее. Не сейчас. Только не сейчас.

— Майкл, — сказала его мать.

— Нет, — сказал он снова. — Я встречусь с ней… завтра. Я… — И он направился к двери, бросив через плечо: — Передай ей мои наилучшие пожелания.

Он просто сбежал.

Глава 4

…Уверена, что не стоит устраивать такие трагедии. Не рискну утверждать, что действительно понимаю, что это такое — романтическая любовь между мужем и женой, но не думаю, чтобы это было уж настолько всепоглощающее чувство, что смерть одного из супругов влекла бы за собой гибель другого. Ты сильнее, чем ты думаешь, дорогая сестра. Ты прекраснейшим образом выживешь и без него, хотя можно считать это и спорным вопросом.

Элоиза Бриджертон — сестре, графине Килмартин, через три недели после ее свадьбы.

Последовавший месяц оказался для Майкла сущим адом. С каждой новой церемонией, с каждым новым документом, который он подписывал именем «Килмартин», с каждым обращением «милорд», которое приходилось терпеть, дух Джона, казалось, изгонялся все дальше и дальше.

Скоро, думал Майкл бесстрастно, вообще будет казаться, будто Джона никогда и не было. Даже ребенок, который должен был стать последней частицей Джона на земле, и тот умер.

И все, что некогда принадлежало Джону, принадлежало теперь Майклу.

За исключением Франчески.

И Майкл был твердо намерен сохранить такое положение вещей. Он не станет, нет, он просто не сможет нанести покойному двоюродному брату и это — последнее — оскорбление.

Ему пришлось навестить ее, разумеется, и он говорил подобающие слова соболезнования, но что бы он ни говорил, все это оказывалось не то, и она только отворачивалась и смотрела в стену.

Он не знал, что сказать. Откровенно говоря, он чувствовал такое облегчение оттого, что она сама осталась жива, что не слишком огорчался из-за смерти ребенка. Матери — его собственная, мать Джона и мать Франчески — сочли нужным сообщить ему весь этот ужас в деталях, и одна из горничных даже выбежала и принесла окровавленную простыню, которую кто-то сохранил как доказательство, что Франческа действительно выкинула.

Лорд Уинстон, прослышав об этом, кивнул одобрительно, но добавил, что все же станет приглядывать за графиней, дабы убедиться, что простыня действительно была ее и ее сиятельство не округляется в талии. Это будет не первая попытка обойти священные законы первородства, объяснил он.

Майклу очень хотелось выкинуть этого противного болтливого человечка в окно, но он всего лишь указал ему на дверь. Похоже, у него просто не осталось энергии для подлинного гнева. Он все еще не перебрался в Килмартин-Хаус. Он просто не был готов к этому. Одна мысль о том, что ему придется жить в этом доме, со всеми этими женщинами, вызывала у него приступ удушья. Он знал, что все равно скоро придется перебираться: от графа ожидают, что он станет жить в собственной резиденции. Но пока он был рад довольствоваться своими скромными апартаментами.

Там-то он и сидел, пренебрегая своими обязанностями, когда Франческа наконец сама пришла к нему.

— Майкл! — заговорила она, едва камердинер вышел, оставив их вдвоем в маленькой гостиной.

— Франческа, — только и ответил он, шокированный ее появлением. Никогда прежде не приходила она к нему домой. Ни при жизни Джона, ни тем более после его смерти. — Что ты здесь делаешь?

— Я хотела увидеть тебя, — сказала она. Но имела в виду: «Ты избегаешь меня».