Когда охотник становится жертвой

Закаты в Канкуне действительно хороши, жаль сложно оценить их в полной мере — единственный целый глаз видит лишь на тридцать процентов. Колено не восстановить, способность ходить прямо — тоже. Оливер Данэм теперь — списанный боец, старая развалина с клюкой. Это даже забавно. И не так страшно, как казалось раньше.

Многое теперь кажется иным. Когда он — один из самых искусных палачей — сам умирал под пытками, тёмные дали подсознания, в которые он порой проваливался, подкидывали ему удивительно яркие образы. Он видел Вельховена. Меган. Незнакомого жилистого мексиканца с татуировкой креста на запястье. «Энрике», — он протянул ему руку и Оливер зачем-то пожал её. — «Она скоро придёт. Передай ей, если спросят, пусть скажет, что ко мне. Её пропустят». Оливер послал его в задницу.

Тогда это казалось бредом, но не теперь. Она действительно была на волосок от смерти. Но она справилась.

Оливер поворачивает голову, рассеянно вертя очки в оставшихся пальцах — оказалось, и четырьмя можно вполне недурно управляться. Её профиль выглядит размытым — эффект моушн блёр, как при видеосьемке экшна и погонь. Погони и экшн остались в прошлой жизни, теперь только море и удивительной красоты закаты в сердце туристической Мексики. Но всё равно чертовски непривычно, всё время дёргаешься, как собака на поводке, расслабиться ни хрена не можешь.

— Я ведь не помню ничего, кроме собственного имени. В башке совершенно пусто. Удивительное дерьмо.

Она всё не перестаёт удивляться. Отчасти он ей даже завидует.

— Ну-у, как сказал мне доктор, во время операции у него был выбор: или память, или речь. Он выбрал речь. Учитывая характер твоих травм, я думаю, выбор был верным.

Она знает лишь свое полное имя — Эйса Консуэла Ортега Ривера, знает, что родилась в Синалоа, в деревушке, названия которой даже на карте нет. Да и речь вряд ли восстановиться в полной мере — Ривера порой до сих пор “тормозит”, не может сформулировать мысль, не может говорить длинные фразы, срубается на полуслове. Зато тело помнит многое: как водить машину и как заряжать пистолет в том числе. В этом плане она преуспела куда больше, чем он.

— Учитывая характер моих травм, да… Думаю, неплохо, что я ни хрена не помню.

Ривера ознакомилась со своей медкартой, но для неё это были лишь сухие строчки на бумаге. Она не помнила ничего. Ничего абсолютно.

— Всё-таки странно, что ты знаешь обо мне больше, чем я сама.

Ветер треплет её волосы, лёгкое, полупрозрачное платье обвивает ей ноги — это теперь какая-то другая Ривера, новая, очищенная, просеянная от шелухи негативного опыта, открытая миру, словно новорождённый ребёнок. Она верит ему, забыв про своё кредо “Никому не верь”, верит, потому что он — первый, кого она увидела, открыв глаза после двух недель комы. После двух недель и его комы — даже здесь они совпали по срокам.

Она уже привычно берёт его под руку, помогает перенести вес с трости на здоровую ногу.

— Это легко исправить. Можем придумать что-то новое. Или вообще, начать всё с чистого листа.

Что действительно странно, это то, что его оставили в покое. Наверное, Человек решил, что он загнется и так, или всё-таки бывший тесть решил дать ему погулять без поводка. Так или иначе, Оливер Данэм жив. Списан со службы, но жив. Теперь он по-настоящему свободен. Надолго или нет, уже не важно.

— Хоть я тебя и не знаю, но ты мне уже нравишься. — Она шутливо пихает его в плечо, легонько, так, чтобы он не потерял равновесия.

— Если бы ты помнила обстоятельства нашего знакомства, ты бы так не говорила, — Данэм небрежно обнимает её за шею, касается губами виска у линии роста волос. Вспоминает Эль-Пасо, вспоминает свинарник. Снова завидует ей, жалеет, что нельзя вынуть из башки жёсткий диск, форматнуть его к дьяволу и начать всё сначала.

— Интригуешь, — она звонко смеется. Оливер раньше не замечал, что у неё ямочки на щеках, что каре с чёлкой и парик под медовый блонд, под которым отрастает чёрный ёжик волос, закрывающий шрам после трепанации, делают её похожей на юную девчонку. Зато теперь у него вагон времени для наблюдений. — Ладно, твоя взяла. Давай придумаем что-нибудь.

— С чего начнём?

— Расскажи о себе. Откуда ты?

Он усмехается, опустив голову. Глядит, как их босые ступни утопают в белоснежном, остывающем после палящего солнца песке. Однажды он уже ответил ей на этот вопрос — в ту их первую ночь. Он вспоминает, улыбка против воли становится ещё шире — тогда она даже не спросила его имени, чертовка. Он ответит ещё раз, и будет отвечать столько, сколько потребуется. У него вагон времени.

— Я родился на Джерси. Англия…