Когда Ницше плакал

Эта смелая фраза, мужская, поразила Брейера; но в устах этой женщины все казалось верным, искренним — именно так люди должны говорить и жить. Если женщине нравится общество мужчины, то почему бы ей не взять его за руку и не предложить прогуляться с ней? Но какая бы женщина из тех, кого он знал, смогла бы произнести эти слова? Это была женщина совершенно другого сорта. Эта женщина была свободна!

«Никогда не было мне настолько жаль отклонять приглашение, — сказал Брейер, чуть сильнее прижимая ее руку. — Но мне пора возвращаться, и вернуться мне лучше одному. Моя любящая, но обеспокоенная жена будет ждать меня у окна, и мой долг — уважать ее чувства».

«Разумеется, но, — она освободила свою руку, чтобы встать с ним лицом к лицу — замкнувшаяся в себе, по-мужски сильная, — но мне слово „должен“ кажется тяжелым и тягостным. Из всех своих обязанностей я оставила только одну — всегда оставаться свободной. Брак и весь этот антураж обладания и ревности порабощает дух. Я никогда не попаду под эту власть. Я надеюсь, доктор Брейер, что наступит время, когда мужчины и женщины не будут тиранизировать друг друга своими слабостями». Она развернулась с полной уверенностью в своем скором возвращении. «AufWiedersehen. До следующей встречи — в Вене».

ГЛАВА 2

ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ спустя Брейер сидел за своим столом в офисе на Бекерштрассе, 7. Было четыре часа дня, и он с нетерпением ждал встречи с фройлен Лу Саломе.

Ему редко случалось сидеть без дела в течение рабочего дня, но ему так хотелось увидеть ее, что он очень быстро разобрался с тремя последними пациентами. Их болезни не представляли особой сложности и не требовали значительных усилий с его стороны.

Первые двое — мужчины после шестидесяти — обратились к нему с совершенно одинаковыми жалобами: сильно затрудненное дыхание, сухой резкий бронхиальный кашель. Брейер уже несколько лет боролся с их хронической эмфиземой, которая в холодном и влажном воздухе осложнялась острым бронхитом, приводя в результате к угрозе для легких. Обоим пациентам он выписал морфин от кашля (доверов порошок, пять гранул три раза в день), небольшие дозы отхаркивающего (ипекакуаны, рвотного корня), паровые ингаляции и горчичники на грудь. Хотя некоторые терапевты презрительно относились к горчичникам, Брейер считал их эффективными и часто назначал своим пациентам — особенно в этом году, когда чуть ли не половина населения Вены слегла с заболеваниями дыхательных путей. Солнце уже три недели не заглядывало в город, где хозяйничала безжалостная ледяная изморось.

Третий пациент, слуга кронпринца Рудольфа, был возбужденным рябым молодым человеком с больным горлом, причем настолько стеснительным, что Брейеру пришлось в приказном тоне предложить ему раздеться для осмотра. Диагноз — фолликулярная ангина. Брейер прекрасно расправлялся с миндалинами при помощи ножниц и щипцов, но этот случай, по его мнению, не требовал немедленного удаления миндалин. Вместо этого он прописал молодому человеку холодные компрессы на горло, полоскание бертолетовой солью и аэрозольные ингаляции карбонированной воды. Так как горло у пациента воспалялось уже третий раз, Брейер также посоветовал ему укреплять свою кожу и повышать сопротивляемость организма при помощи ежедневных холодных ванн.

Теперь же, в ожидании фройлен Саломе, он снова взял в руки ее письмо, полученное им три дня назад. Не менее дерзко, чем в первом письме, она сообщала ему, что сегодня в четыре приедет к нему в офис за консультацией. Ноздри Брейера затрепетали: «И это она сообщает мне, во сколько она приедет ко мне в офис. Она издает указ. Она оказывает мне честь…»

Но он немедленно оборвал себя: «Не принимай себя слишком серьезно, Йозеф. Какая разница? Даже если учесть, что фройлен Саломе не могла этого знать, вечер четверга оказался самым удобным временем для нашей встречи. Как бы то ни было, какая разница?»

«Она сообщает мне…» Брейер с осуждением вспоминал тон своего голоса: в нем звучало то гипертрофированное самомнение, которое так раздражало его в его коллегах-медиках вроде Бильрота и старшего Шницлера и во многих его знаменитых пациентах вроде Брамса и Витгенштейна. Что его больше всего привлекало в его хороших знакомых, большинство которых были и его пациентами, так это их скромность. Вот почему его тянуло к Антону Брукнеру. Может, Антону никогда не стать композитором такого же уровня, как Брамс, но он по крайней мере не превозносил себя до небес.

Больше всего Брейера привлекали непочтительные молодые сыновья некоторых его знакомых — молодые Хьюго Вульф, Густав Малер, Тедди Херцл и совершенно невероятный студент-медик Артур Шницлер. Он вливался в их компанию и, когда другие взрослые не слышали, развлекал их язвительными остротами о правящем классе. Например, на прошлой неделе, на балу в поликлинике он развеселил группу молодых людей, обступивших его, словами: «Да, да, истинная правда, Вену населяют религиозные люди, а бог их — этикет».