- Ты думаешь, я не понимаю, что у тебя не было выхода? – вздохнула Ани. Плечи дочери опустились, когда она принялась говорить. – Я помню, что отец вел себя неправильно, помню твои тайные слезы в подушку, помню, как ты захлебывалась от обиды, когда думала, что я не слышу. Это не тебе нужно извиняться, больше никогда так не делай. Я тебя очень люблю, мама.
- И я тебя, доченька, - сказала Хэл, чувствуя, как сжимается сердце от нахлынувших чувств.
Закрыла лицо руками, потому, что сдерживать горячие слезы сделалось тяжело, а плакать, когда вокруг такая благодать – очень странно. Наверное, они с дочкой выглядели комично: торчащие в воде, как два пенька, и не вовремя затеявшие такую сложную беседу, но это казалось Хэл таким второстепенным.
Ани подошла, обняла за плечи. Мокрые руки, коснувшись нагретой солнцем кожи, показались ледяными. Хэл шмыгнула носом и сказала:
- Давай выбираться на сушу, нас ждут бутерброды и лимонад.
Ани повеселела, хмыкнула:
- Я рада, что к тебе наконец-то возвращается аппетит.
***
Я стою на вершине каменного утеса. Темные небеса почти ложатся на плечи, с грозовых облаков срывается колкий снег. Внизу беснуется море. Черные воды волнуются, шипят, разбиваясь о скалы. Отступаю на шаг, чтобы ненароком не сорваться вниз. Оборачиваюсь, краем глаза уловив движение неподалеку.
Позади стоит старец в синем, старомодном плаще и чудной войлочной шапке, из-под которой выглядывают седые волосы. Лицо его изрезано морщинами, один глаз закрыт темной тряпицей, второй глядит остро из-под густых бровей. На левом плече у старца сидит черный ворон. Вторая птица беспокойно кружит над головой. Старец опирается на высокую палку, больше похожую на посох: она кривая, но крепкая, ее поверхность отполирована до блеска морщинистыми ладонями.
Небеса озаряются первой молнией, следом раздается громовой раскат.
- Сын гневается, бьет молотом, - говорит старец низким голосом.
Ворон на его плече переступает с лапы на лапу.
Я отворачиваюсь обратно к морю и понимаю, что старец – Один. А грозою сердится Тор.
- Говорят, что ты часто бродишь по земле, оказывается – правда, - мой голос спокоен. Окончание фразы тонет в очередном раскате.
- Что еще говорят? – Один подходит ближе, спускает второго ворона с руки и птицы летят, голося наперебой и кружа над головами.
Среди бури карканье кажется мне особенно зловещим.
- Что ты наказываешь тех, кто не почтил тебя или не признал, - отвечаю богу, кося исподтишка.
Мне до жути любопытно рассмотреть его, но делать это открыто - страшно.
- Тебе беспокоиться нечего, - в густую бороду улыбается верховный бог. – Я недавно вернулся с дикой охоты – там было кого наказать: чувство гнева удовлетворено сполна.
Мы молчим, глядя на то, как самоотверженно волны разбиваются о скалы. С волхвом-конунгом уютно молчать.
- Ты отдал глаз, чтобы испить из источника мудрости? – спрашиваю, хотя ответ знаю.
Один кивает.
- Что уготовано мне? – интересуюсь, внутренне замерев. От ответа зависит очень многое.
- Утро покажет, - усмехается бог.