Когда наступит тьма

Он поглядел вслед бесшумно скользящему «мерседесу», в котором они направлялись в сторону Пас-де-ла-Каса[23], по дороге во Францию, изящные, как живые боги в солнечных очках, и мысленно обругал себя за то, что струсил и не предупредил ее.

4

Вышло так, что именно Тино прерывающимся голосом сообщил ему по рации, придется тебе заехать в больницу, Чарли, дело в том, что… Значит, так…

Еще не зная, о чем идет речь, он все уже понял, и удивляло его только то, что так скоро произошла эта авария, столь тщательно подстроенная, чтобы ни у кого и мысли не было об убийстве, о преступлении бессмысленном, ведь отправлять Фран на тот свет было уже вовсе ни к чему.

– Есть подозрение, что Фран, – продолжал потухшим голосом Тино, – в общем, похоже… даже вероятно, что ее убили.

– Но как это могло случиться?

Жуть. Стопроцентная постоперационная безопасность, проклятие, зачем я в это ввязался, господи, и что мне теперь делать. Его раздумья прервал голос Тино:

– И ее, и мужика, который вел машину.

– Но почему ты говоришь, что…

– Инсценировка несчастного случая. Шитая белыми нитками. Давай я за тобой заеду. Где ты?

– В Монтгарри. Уже закончил. Вылетаю немедленно. Ты на базе «Бета»?

– Чарли…

– Да?

– Я очень сожалею.

– Спасибо, Тино. Скоро прибуду.

Все из-за тебя, Тино, из-за того, что дал мне номер телефона, который никогда не должен был мне давать, а я не должен был просить.

Он и думать забыл о Клер, он забыл, что все это затеял для того, чтобы все в их жизни переменилось. Потрясение было слишком велико. Вертолет уже набирал высоту, а он все еще думал, а не унести ли ноги на край света, ведь и дня не пройдет, как все будет раскрыто.

Пролетая над хижиной Пероза, он без особого интереса заметил, как разбрелось по долине обширное стадо баранов, равнодушных к драмам, творящимся на небесах. Только пастух задрал голову, приставив ладонь ко лбу, как козырек кепки. Пилот повел машину по спирали вверх для соблюдения необходимой дистанции при перелете через перевал Аула; это его приободрило, доказывая, что, как бы он ни паниковал, лучше быть живым, даже если ты боишься и тебя мучает совесть, чем жертвой топорно проведенного убийства, которое должно было сойти за несчастный случай. И тут под действием вибрации укрепленный под задним сиденьем маятник наконец отцепился, заработал и привел в действие механизм, два дня тому назад установленный уже мертвыми ныне богами в солнечных очках, и на глазах у перепуганного пастуха и у стада баранов вертолет величественно взорвался, внезапно преобразившись в колесницу Ильи-пророка, гигантский, печальный и в своем роде прекрасный огненный шар. И вот клуб огня превратился в сгусток дымящегося металлолома и грянулся о землю возле хижины Пероза, неподалеку от скромного надгробного памятника, как будто ему тоже хотелось на пастбище к баранам. Когда все снова стихло, дрожащему от ужаса пастуху показалось, что из-под земли раздался хриплый замшелый голос: ядрена мать, угомонитесь, суки! Опять явились к нам мудилы с фотовспышками…

Клавдий

– Ты слышишь меня, Клавдий?

– Что?

– Слышишь?

– Да.

– И что я тебе сказала?

Он оторвался от книги, в которую был погружен, и молча смотрел на нее.

– Что я сказала? – нетерпеливо повторила она, стоя в дверях кабинета.

– Не знаю.

Она глубоко вздохнула, чтобы запастись терпением.

– Я ушла.

– Хорошо.

– Приготовишь себе обед.

– Конечно.

– Бобы стоят возле микроволновки.

– Я не знаю, как эта штука включается.

– Хорошо, я рядом с ними ковшик поставлю. Хорошо?

– Конечно. Когда ты вернешься?

– Не знаю.

– Хорошо.

– Ты даже не спрашиваешь, куда я пошла.

– Куда.

– Не важно. Бобы, ковшик, кухня. Уяснил?

– Да-да, спасибо.

Послышались шаги жены, бряканье посуды на кухне, потом она снова появилась в дверях кабинета. Он поднял голову. Она разглядывала его, как изделие, выставленное на продажу.

– Перед выходом из дома переодень рубашку.

– Я никуда не пойду.

– Слышишь? Переодень рубашку, если пойдешь куда-нибудь.

– Чем тебе моя рубашка не понравилась?

– Она ужасна.

– Я никуда не собираюсь, – пробормотал он, отстаивая свое.

Но шаги жены уже удалялись вглубь коридора. Он услышал еще, как заскрипела, открываясь, дверь квартиры и как жена, смирившись со своей судьбой, ее захлопнула.

Клавдий снова надолго уткнулся в книгу в тишине квартиры. Через час с лишним он поднял голову: ему хотелось есть.

– Эрминия?

Никто не ответил. Тогда ему смутно припомнилось… Нет, точной уверенности в том, о чем она говорила, у него не было. Он поднялся и вышел из кабинета.

– Эрминия?