Когда мы встретились (ЛП)

Я идиотка. Долбанная глупая идиотка, и меня надо выкинуть в окно.

Осознание пронзает меня, как пуля сердце. Вот тут я и разрыдалась. Знаю, что не имею права жалеть себя за свои поступки, но это точно не заглушает боль.

Двадцать минут спустя слышу, как грузовик заезжает на подъездную дорожку. Я нервно хожу по кухне, пока Бэррон не заходит в дом. Он закрывает дверь и бросает ключи на стол. Я готовлюсь услышать слова, которых заслуживаю, и которые причинят мне боль. Но Бэррон молчит. Не злится. Не кричит. Нет никакой… реакции вообще.

Он делает медленный, ровный вдох.

— Ты осталась. Хм. Я был уверен, что ты уедешь.

— Как я уеду? Автостопом на лошади? — саркастически отмечаю я, потому что нервничаю, а когда я нервничаю, становлюсь немного язвой.

Бэррон ничего не говорит. Ни одного чертового слова, только пристально смотрит, и да, этого достаточно, чтобы у меня похолодела кровь. И я умоляла его трахнуть меня на столе. Твою мать. Почему его взгляд такой чертовски горячий? Привяжи меня к своей кровати. Держи в заложницах. Вымести на мне свой гнев.

Кейси, нет.

Скажи что-нибудь. Объяснись.

— Мне так жаль, — спешу сказать я. — Я могу уехать. Я не… Прости, что ничего не говорила.

Бэррон качает головой и указывает рукой на холодильник.

Хм, ладно. Что это значит? Замечаю, что его рука в крови.

— Боже мой, твоя рука.

— Все в порядке. — Бэррон проходит мимо меня и открывает дверцу холодильника. Берет из морозилки бутылку Southern Comfort (прим. пер.: в переводе с англ. — «Южный комфорт» — марка ликёра), отвинчивает крышку и подносит к губам. Он встречается со мной взглядом. Не сводит глаз. Выпив прямо из горла, ставит бутылку на кухонный стол. Бэррон на удивление… расслаблен. Пытаюсь разобрать выражение его лица — поджатые губы, дыхание, все это, но не могу. Правда в том, что я знаю Бэррона не очень хорошо. Возможно, он один из тех парней, которые скрывают свои эмоции, а затем взрываются, когда меньше всего ожидаешь. Мой папа один из них.

Прикусив губу, тереблю рукава своего свитера и задаюсь вопросом «смогу ли я задушить себя ими, не почувствовав боли».

— Ты, наверное, сильно злишься на меня.

— Я не злюсь, — шепчет Бэррон, глядя на бутылку и мотая головой. Он смотрит на меня в упор, его губы сжаты, в глазах читается раздражение. — Ладно, я злюсь. Но мне любопытно… ты знала, когда появилась здесь?

— Знала, кто ты? Технически нет. Я знала о тебе. — Смотрю на Бэррона, и наши взгляды встречаются. Сажусь возле него и начинаю объяснять: — Я не знала, когда ехала по городу. Клянусь. Я просто ехала, а тут, откуда ни возьмись, разразилась буря, и олень… Я понятия не имела, где ты живешь. — Вздыхаю, потому что это не совсем правда. — Я знала, что ты живешь здесь, в Амарилло, потому что пару раз отправляла тебе документы по почте, но я не запоминала твой адрес и не собиралась искать тебя или что-то в этом роде. Когда ты назвал свое имя той ночью, я догадалась, кто ты.

— Так и думал, что-то в этом роде. — Бэррон делает глубокий вдох, встает и начинает расхаживать по кухне, все еще держа в руке бутылку Southern Comfort. — В ту ночь ты должна была рассказать мне. Прежде чем все зашло так далеко.

— Знаю, но я этого не сделала. — Остаюсь сидеть у кухонного островка, боясь пошевелиться. Мои слова не имеют никакого значения, когда я произношу: — В свою защиту скажу, что я пыталась уехать. Несколько раз.

Бэррон подходит ко мне ближе, и я встаю. Ставит бутылку на стол, и я замечаю, что он сохраняет самообладание, но все еще злится. Его темные глаза ловят мой взгляд.

— Почему ты просто не рассказала мне? Я бы, наверное, посмеялся с этой ситуации, но теперь мне кажется, что ты сделала это нарочно, чтобы причинить мне боль.

— Я никогда не хотела причинять тебе боль, — возражаю, надеясь, что он поймет. Мои слова звучат отчаянно, умоляюще, потому что я не вынесу, если Бэррон будет думать, что я его использовала. — Я хотела рассказать тебе, но каждый раз, когда пыталась это сделать, время было неподходящее, и я не хотела разрушать то, что между нами было.

Бэррон поднимает руку и бережно касается большим пальцем моей щеки. Он молча смотрит на меня, изучая. Как будто выясняет, честна ли я.

— Я бы хотел, чтобы ты сказала мне правду, прежде чем втягивать их.

Их? Его девочек. От его слов мое сердце сжимается. Я вздрагиваю. Его заявление поражает меня, такое впечатление, будто я прижата к земле тысячей фунтов стали. Мои извинения застревают у меня в горле, но мне удается выдавить:

— Мне так жаль.

Бэррон берет Southern Comfort, делает еще один глоток прямо из бутылки, а затем с глухим стуком ставит ее на стол.

— Ты уже говорила это, — произносит он со злостью и делает еще один глоток.

И еще один.

Бэррон ставит бутылку обратно и вздыхает.

Я сглатываю, горло горит от сдерживаемых слез.

— Я должна уехать. Я могу уехать.

Тишина заполняет пространство между нами, и я замерла, не зная, что говорить или делать дальше.

Бэррон приподнимает брови, его дыхание ровное и легкое.

— Не будь такой, как она.