Когда мы виделись в последний раз

– Алан, я хочу, чтобы вы охраняли мою спальню. Чтобы никто не входил. Понимаете меня? Ни мой отец, ни мой муж, ни няня. Никто.

Если он и удивился, то виду не показал:

– Конечно.

Кейт заперла дверь и для верности придвинула к ней большущее вольтеровское кресло. Она твердо решила на следующий день зайти в Интернет и поискать какую-нибудь хорошую сигнализацию на дверь. Она не желала никаких удивлений и потрясений.

Нужно было что-то предпринять, чтобы успокоиться, но что?

Когда она была маленькая, Лили ее любовно прозвала маленькой трусишкой. Тому, у кого сознание не работало таким образом, невозможно было понять, как может измучить человека тревога, каким беспомощным может его сделать. Переживала ли она из-за домашней работы или волновалась, выбирая правильный наряд для вечеринки – похоже, она всегда нервничала излишне, с избытком. Одним из самых ранних воспоминаний Кейт было то, как она спросила у матери, почему та так уверена, что Санта-Клаус не ушибется, спускаясь по дымоходу. А когда Кейт стала подростком, ее страхи только выросли. Когда родители куда-нибудь уходили вечером, она лежала в кровати без сна до тех пор, пока не слышала звон дверного колокольчика. Только тогда она убеждалась, что мать с отцом вернулись домой целыми и невредимыми. Воображение рисовало ей страшные картины – будто бы родители погибают в автокатастрофе или на них нападает бандит. Она ворочалась с боку на бок, не в силах заснуть, всеми силами стараясь очистить сознание от жутких сценариев, которые оно сочиняло. А потом родители возвращались домой живые и здоровые, и Кейт чувствовала себя дурочкой. До следующего раза.

И хотя ничего ужасного в ее жизни не произошло, ее счастью всегда мешало ожидание беды. Она лежала без сна и воображала страшные несчастья. Потом она обнаружила, что, если производить в уме математические вычисления, это помогает заснуть. Увлеченное уравнениями, ее сознание переставало подбрасывать ей кошмарные варианты развития событий.

Блер была первым человеком, с кем Кейт откровенно поделилась масштабами своих страхов. Это случилось однажды ночью, к концу их первого года учебы в Мэйфилде. Она пришла в спальню к Блер, и они лежали в темноте. В доме стояла тишина, и девочки делились секретами.

– А ты когда-нибудь боишься, что что-нибудь случится с твоим отцом, когда ты так далеко от него? – спросила Кейт.

– Не очень. А причем тут то, что я от него далеко?

– Ну… Не знаю. Мне вот иногда в школу уходить не хочется. Боюсь, что что-нибудь с мамой случится, когда меня не будет.

Блер, лежавшая рядом на кровати, перевернулась на другой бок и спросила:

– Что-нибудь нехорошее?

– Да, – вздохнув, ответила Кейт. – Вот когда мы все вместе, мне безопасно и хорошо. А когда я в школе, я все время думаю, чем занимается мама и что ее постоянно нет дома. Папа днем на работе, и к этому я вроде как привыкла. А мама… она все время помогает женщинам, которых бьют мужья. А вдруг кто-нибудь из этих мужчин ударит ее? Думаешь, я чокнутая, да?

Блер потянулась к Кейт и в темноте взяла ее за руку:

– Конечно нет. Я это понимаю. Но ничего с ней не случится. Она слишком хороший человек.

– Откуда ты знаешь, что ничего не случится? Почему так думаешь? – спросила Кейт.

– Потому что миру нужны такие люди, как твоя мама. Просто тебе надо прогонять такие мысли. – Она посмотрела на Кейт. – Погоди. Может быть, мы что-то придумаем. Тебе надо как-то отвлекаться от таких мыслей. Какими-то словами. Стишком, например.

– И что это даст?

– Ты перестанешь фиксироваться на тревоге. Будешь произносить какие-то слова и через какое-то время забудешь о своих страхах.

И Кейт согласилась попробовать. Они вдвоем сочинили считалку, и, как ни странно, она начала работать. По крайней мере, чаще да, чем нет. А потом Кейт попала в команду по легкой атлетике и начала заниматься другими внешкольными делами, и не успела заметить, как стала настолько уставать физически, что на страхи просто не было сил. Но в десятом классе психиатр диагностировал-таки у нее генерализованное тревожное расстройство и предложил принимать лекарства. Кейт сразу почувствовала разницу. Одержимость тревогами сразу отступила, пропали навязчивые страхи. Впервые за долгое время она почувствовала, что идет по жизни, а над ней не нависла мрачная тень. Но после гибели Джейка все переменилось.

Страх потери матери в итоге сбылся. Прошло много лет, но частица ее головного мозга подсказывала ей, что она была права, постоянно переживая за близких. И конечно же авария, убившая Джейка, стала чем-то, что она не смогла предугадать. И вот теперь Кейт представляла себе Аннабел у своей могилы – как она стоит, несчастная и ничего не понимающая, и смотрит, как люди бросают розы на гроб ее мамы. Неужели ее страх оставить Аннабел сиротой тоже сбудется?