Когда луна окрасится в алый

– В следующий раз, когда их увидишь, пригрози, что угостишь листьями жареного бадьяна, – расхохоталась Генко. Кто бы мог подумать, что ее лисы окажутся столь безответственными, стоит потерять своего генерала!

Бьякко вздрогнула и поморщилась, представив себе этот вкус. Ни для кого не секрет, что кицунэ ненавидели бадьян. Зато лисы обожали жареных крыс. Какая кицунэ проболталась об этом людям, никто не знал, но остальные лисицы порой проклинали говорливую сестру, когда люди вычисляли их.

– Инари-сама будет ждать твою молитву во время Обона[17] этим летом, – немного помедлив, произнесла Бьякко. – Праздник поминовения усопших – хорошее время, чтобы покаяться и вновь объединиться с нашей богиней.

Генко кивнула, чувствуя, как ослабевает узел в груди. Только… все же почему так долго? Когда она задала этот вопрос сестре, Бьякко поморщилась:

– Я не знаю. Если честно, я всегда считала, что Инари-сама вернет тебя через год-другой, ведь ты была ее самой преданной помощницей, ее генералом. В крайнем случае лет через десять, но она так долго молчала, буквально забыла о тебе, вспоминая лишь изредка! А пару дней назад Инари-сама сказала, что твое наказание несправедливо затянулось.

Генко нахмурилась. Звучало не просто странно, а тревожно. Не то чтобы Инари была исключительно доброй богиней. Как и все ками, она проявляла жестокость в своих решениях и поступках. Нередко она лишала своих лис возможности стать кицунэ и изгоняла из свиты. Людей карала столь скудными урожаями, что их едва хватало, чтобы пережить зиму. Благодать покидала дома, начинались ссоры. Никто не желал портить отношения с Инари.

Но Инари помнила абсолютно всё, и подобная забывчивость была чем-то новым.

– На Небесах что-то случилось? – спросила Генко, обдумывая сказанное.

– Несколько мацури[18] так и не были проведены, из-за чего мелкие ками оскорбились, и с тех пор их не видно, но больше ничего, – пожала плечами Бьякко, выбирая закуску к саке.

– Люди не провели пару праздников в их честь – и ками разобиделись? – фыркнула Генко, закатывая глаза. Это было уже слишком. Люди постоянно обо всем забывали. Так стоило ли из-за этого так расстраиваться?

– Да, – кивнула Бьякко и вдруг резко вскинула голову, устремив пустой взгляд на сестру.

Генко знала, что происходит: Инари звала свою посланницу. Генко скучала по этим ощущениям: чувствовать, как благодать богини проходит сквозь все тело, наполняя мощью куда большей, чем кицунэ уже обладали, очищая и восстанавливая ки. Знать, что к тебе прикоснулось божество, благодаря которому ты фактически появилась на свет в обличье кицунэ… Никто не знал желания Генко – хотя бы раз испытать все это вновь.

– Мне пора, – произнесла Бьякко серьезно и твердо. – До Обона меньше четырех месяцев, поэтому постарайся ничего не натворить за это время, хорошо? И еще – будь осторожна. В последнее время оммёдзи[19] стали куда активнее обычного.

Только последние слова повисли в воздухе – как перед Генко уже стояла белоснежная лиса. Она взмахнула на прощание хвостом и умчалась на улицу, оставив после себя легкий запах магнолии.

Оммёдзи? Генко застонала. Только их не хватало! Эти одаренные, или – как их любили называть люди – благословенные, чаще всего пытались изгнать или убить всех подряд, не раздумывая, добрый перед ними ёкай или злой. Почти во всем, что существовало в этом мире, жил свой дух, и порой по ошибке можно было изгнать того, кто защищал человека. Но кого это интересовало? Последователям оммёдо только и нужно было, что бахвалиться друг перед другом количеством уничтоженных ёкаев.

Оставив на столе плату за саке, Генко плавно поднялась с татами и бесшумно растворилась в тумане, обратившись в черную лису. В этом облике вернуться домой, чтобы все обдумать, было быстрее, да и притворяться человеком сейчас совершенно не хотелось. Сопровождающие ее лисы рыжими тенями скользили следом, мастерски избегая людских глаз. Начался снегопад, обещая скрыть следы лап.

«Последний снег этой весной».

Лисы громко затявкали, подтверждая мысли Генко, и ускорились, уходя выше в горы.

Глава 2. Ворон, призрак и демон

Кровь была повсюду.

Она яркими брызгами горела на снегу, ударила в нос запахами соли и железа, утраченной жизни и смерти.

Генко напряглась и заозиралась. Обычная прогулка по лесу – обход владений, которые она оберегала, – отчего-то вдруг превратилась в созерцание жуткой и неприятной картины.

Кровь была человеческой, в этом Генко была уверена так же крепко, как и в том, что за спиной у нее девять хвостов. Вблизи Сиракавы не водилось ни одного хищного зверя: никто не смел ступать на территорию, которую кицунэ признала своей. А местные духи были столь покладистыми, что скорее погибли бы сами, чем кому-нибудь навредили. Поэтому вид и запах человеческой крови – густой, насыщенный, тяжестью оседающий во рту – особенно настораживал.