Когда я умирала

-- Нет, в Джефферсон решил везти, -- сказал Квик.

-- Тогда надо поскорее отправляться, -- сказал Армстид.

Анс встречает нас у двери. Он побрился, но плохо. На подбородке длинный порез, а одет он в выходные брюки и белую рубашку с воротничком на запонке. Рубашка обтягивает горб, в белом горб кажется больше, и лицо у него тоже другое. Теперь он смотрит людям в глаза, с достоинством, лицо сосредоточенное и трагическое, он пожимает руку каждому из нас, а мы по очереди поднимаемся на веранду, вытираем ноги, чувствуя себя неловко в выходных костюмах, выходные костюмы шуршат на нас, а мы избегаем его взгляда.

-- Господь дал, -- говорим мы.

-- Господь дал.

Мальчишки тут нет. Пибоди рассказал, как он пришел на кухню, увидел, что Кора жарит рыбу, стал орать, ругаться, бросался на нее, и Дюи Дэлл увела его в хлев.

-- Целы мои лошади? -- спрашивает Пибоди.

-- Целы, -- отвечаю. Я им корму дал нынче утром. Дрожки тоже вроде целы. Не разбились.

-- Кому-то за это большое спасибо, -- говорит он. -- Пять центов не пожалел бы, чтобы узнать, где был мальчик, когда лошади сорвались.

-- Если там что поломалось, починю, -- говорю я.

Женщины ушли в дом. Мы слышим, как они разговаривают и машут веерами. Веера -- шу, шу, щу, а сами говорят, говорят, будто пчелы в бочке шепчутся. Мужчины остались на веранде, переговариваются, друг на друга не смотрят.

-- Здорово, Вернон. Здорово, Талл.

-- Опять дождь будет.

-- Да, похоже.

-- Опять пойдет. Непременно.

-- И налетит быстро.

-- А уходить будет медленно. Известное дело.

Я перехожу на заднюю сторону. Кеш затыкает дыры в крышке. Обстругивает втулки, по одной, дерево мокрое и стругается плохо. Мог бы разрезать консервную банку и разом закрыть, никто бы не заметил разницы. А заметил -не сказал бы. Помню, он час при мне вытесывал клинышек, словно со стеклом работал, -- а ведь нагнись только, подбери щепок, забей под шип, и хорош.

Когда мы кончили, я вернулся к ним. Мужчины отошли от дома, сидели, где мы его строили ночью, -- кто на обрезках досок, кто на козлах, кто на корточках, кто так. Уитфилд еще не приехал.

Они посмотрели на меня, спросили глазами.

-- Все почти, -- я говорю. -- Будет забивать.

Поднимаемся по лестнице, к двери подходит Анс, смотрит на нас, и мы всходим на веранду. Снова вытираем ноги, старательно пропускаем друг друга вперед, толпимся перед дверью. Анс стоит за порогом, сосредоточенный, держится с достоинством. Показывает нам -- проходите, и сам идет в комнату первым.

Они уложили ее вверх ногами. Кеш сделал его наподобие часов, вот такой, все швы и стыки -- на скос и выровнены рубанком, тугой, как барабан, аккуратный, как шкатулка, а ее уложили головой в ноги, чтобы не смялось платье. Платье было венчальное, колоколом, вот и положили ее головой в ноги, платье чтобы не примять, а москитной сеткой лицо прикрыли, чтоб не видно было дырок от бурава.

Выходим, а навстречу Уитфилд. Идет мокрый, грязный до пояса.

-- Да утешит Господь этот дом. Я опоздал, потому что мост залило. Я поехал к старому броду и переплыл с лошадью, и Господь хранил меня. Да будет милость Его над этим домом.

Мы пошли обратно к козлам и обрезкам, сели.

-- Я знал, что зальет, -- говорит Армстид.

-- Долго он держался, этот мост, -- говорит Квик.

-- Скажи лучше, Господь его держал, -- говорит Дядя Билли. -- Не помню, чтобы за двадцать пять лет молотком по нему кто ударил.

-- Сколько же он тут стоял, Дядя Билли? -- спрашивает Квик.

-- Его построили... дай Бог памяти... в 1888 году, -- говорит Дядя Билли. -- А помню потому, что первым по нему проехал Пибоди -- ко мне, когда Джоди родился.

-- Если бы я ездил каждый раз, когда твоя жена приплод давала, он бы давно уж сносился, -- говорит Пибоди.

Мы вдруг громко смеемся и разом смолкаем. Переглядываемся искоса.

-- Много людей по нему переехало, -- говорит Хьюстон, -- последний раз в жизни.

-- Это факт, -- откликается Литлджон. -- Это верно.

-- Одной уж теперь не удастся, -- говорит Армстид. -- Им с ней на мулах до города два-три дня. Пока в Джефферсон отвезут да потом обратно -- как раз неделя.

-- А что Ансу втемяшилось везти ее в Джефферсон? -- спрашивает Хьюстон.

-- И Анс так решил, -- говорит Квик.

-- Да, -- говорит Дядя Билли. -- Вот плывет человек всю жизнь без руля, без ветрил, а потом возьмет да такое удумает, чтобы всем хлопот устроить выше головы.

-- Ну, теперь разве только сам Господь поможет перебраться через реку, -говорит Пибоди. -- Ансу одному не справиться.

-- Думаю, Он поможет, -- говорит Квик. -- Он уж давно Ансу помогает.

-- Это факт, -- говорит Литлджон.

-- Так давно, что и бросить теперь жалко, -- говорит Армстид.

-- Я думаю, Он как все у нас тут, -- говорит Дядя Билли. -- Так долго помогал, что теперь поздно бросать.

Выходит Кеш. Он надел чистую рубашку; мокрые волосы гладко зачесаны на лоб, гладкие и черные, как будто голову покрасили масляной краской. С трудом присаживается на корточки, мы за ним наблюдаем.

-- Чувствуешь погоду-то? -- спрашивает Армстид.

Кеш не отвечает.

-- Сломанная кость всегда погоду чувствует, -- говорит Литлджон. -- У кого кость сломана, предсказывать может.