Когда я был вожатым

Она ведь на двоих, в крайности втроем можно...

- А мы свяжем плот. Мы разведали - немного дальше лежат на берегу бревна... много бревен. Мы уже заготовили веревки. И потом ты же сам говорил, можно связать ивовыми прутьями.

- А на плоту построим шалаши.

- Вот будет здорово - плавучий лагерь! Какие же фантазеры вы, ребята! Что мне с вами делать? Плыву я к себе домой, мне с вами возиться некогда. А главное, не могу я вам позволить нарушить пионерское слово - бросить недокарауленный сад, оставить на разграбление яблоки.

- Так мы уже бросили!

- Почему?

- Она велела снять караулы. Теперь там обыкновенные сторожа, с ружьями. Нам терять нечего, ничто нас теперь не держит... Все равно убежим! И Мая с собой возьмем.

Дело принимало дурной оборот.

- Да что вы, маленькие, что ли, бегать потихоньку?

Вы же пионеры. Можете все делать не таясь, открыто.

- Ну да, попробуй-ка. Нас стража сторожит.

- Нанятые дядьки с ружьями. На ночь калитка в лагерь запирается. Живем как пл-енные.

- Эге, это дело серьезное. Как же тут можно убежать?

- Это нетрудно. Они же старики, дремлют.

- Проскользнем...

- У нас уже все продумано.

Вот уже на какие действия подталкивало ребят противодействие Вольновой их самодеятельной жизни.

Попросив разведчиков передать отряду, что могу их взять в путешествие только открыто, по-честному, под знаменем, с горном и барабаном, я дал слово, что не уплыву один.

Игорек и Франтик исчезли, словно тени, а я, переждав немного, так же по-пластунски, минуя сторожей, направился к палатке Вольновой. Надо было по-товарищески поговорить с ней с глазу на глаз.

Сквозь дверцы ее палатки пробивался свет. Доносились негромкие голоса. Я поборол искушение подслушать и, приподняв полотнище, сказал:

- Разрешите!

При моем появлении девчонки, сидевшие за столом напротив Вольновой, сразу смолкли, и по их смущению я понял, что это наушницы. А по лицу Софьи сразу догадался, что вести, сообщенные ими, так ее взбудоражили, что она готова вцепиться мне в волосы.

- Вот неожиданность, - проговорила она сквозь зубы.

Я сделал ей знак удалить наушниц. Она приказала им одним взглядом, и девчонки улетучились.

- Соня, - сказал я без обиняков, - ребята собрались от тебя убежать вместе со мной на Оку. Ты знаешь об этом?

Она кивнула, невольно смутившись.

- Ну да, тебе только что доложили... Не знал и не ожидал, признаться, что от твоих мечтаний об организационной четкости пионерских рядов ты дойдешь до слежки за пионерами, до организации юных педелей...

Я не успел окончить фразу, Вольнову подхватило словно вихрем. Она вскочила и забегала по палатке. И, едва справляясь со слезами ярости, произносила только одну фразу:

- За что они меня не любят?! За что? За что?

- Насильно мил не будешь!

Когда она немного успокоилась, я взял ее за руку, усадил на койку и сказал, вкладывая в свои слова все то доброжелательство, которое у меня накопилось в недолгом одиночестве:

- Ну, давай поговорим по-хорошему, как товарищи, не задираясь. Я уплываю к себе на родину, вернусь не скоро; может быть, никогда и не увидимся. Делить нам нечего, соперничать не надо...

- Не надо, - отозвалась она примирительно.

Это расположило меня еще больше. И я решил быть откровенным до конца:

- Тебя никто не полюбит, Соня, если ты будешь такой.

- Какой?

- Такой беспощадной к людям... начальницей.

- Ну-ну, - улыбнулась она сквозь слезы, - значит, ребята не могут полюбить вожатого потому, что он для них начальство?

- Да! Ребята полюбят вожатого только тогда, когда он станет для них товарищем, а не начальством.

- Я понимаю... Но это общие слова... А вот практика... Это так трудно быть вожатым! Ведь у нас даже нет образчика, с кого брать пример!

- Соня, а есть ведь пример.

- Какой?

- Был в партии большевиков вожатый, которого все любили, как товарища, старшего товарища. Он никогда не был начальством... даже став у власти над целым государством!

Вольнова поняла и, крепко пожав мою руку, задумалась.

Так мы сидели какое-то время молча, держась за руки, при тусклом свете крошечной лампочки от аккумулятора, что тлела все слабей, как затухающий уголек.

И странно - впервые мы не спорили. Наши мысли словно общались без слов. Я думал, что она, в общем-то, неплохая дивчина, хочет добра, но во многом заблуждается. И нельзя мне ее сейчас оставить одну... Она думала о том, что, в обыщем-то, я неплохой хлопец и что без меня ей очень бы не хотелось остаться...

И эти невысказанные мысли каким-то образом рождали настроение дружбы. Нам не хотелось ни говорить, ни расставаться. Вот так мы и сидели в хорошем, добром раздумье.

И вдруг стены палатки заколебались. Снаружи кто-то оступился и чуть не упал. Мы вскочили, бросились к выходу и успели разглядеть двух удиравших девчонок.

Это ее наушницы подслушивали наш разговор!

От стыда Вольнова закрыла лицо ладонями и бросилась назад в палатку.

В это время раздалась визгливая трель горна, играющего тревогу.

КАК ПОЯВЛЯЕТСЯ ЧУВСТВО ДРУЖБЫ