Когда я был маленьким

Читатель, который составит представление об Эрихе Кестнере лишь по работам, вошедшим в данный сборник {Кроме них, на русском языке опубликованы сборник стихов "Маленькая свобода" (1962) и роман "Фабиан" (1975).}, вправе усомниться: об этом ли авторе до сих пор шла речь? Где обличительная сатира, мрачный сарказм и тем более "лирический цинизм"? Перед нами ироничный, но добродушный, порой даже чуть сентиментальный рассказчик, мастер увлекательного сюжета, исполненный "юмора и понимания", если воспользоваться его собственными словами. Между тем важно иметь в виду, что детские книги писались и выходили в свет одновременно с книгами для взрослых. Первая и самая знаменитая из них, повесть "Эмиль и сыщики", была опубликована в том же 1928 году, что и сборник "Сердце на талии"; в один год с "Фабианом" появилась детская повесть "Кнопка и Антон" (1931); и в дальнейшем "детские" и "взрослые" его работы возникали и публиковались параллельно. Трудно сказать, каким из них он больше был обязан своим успехом. Пожалуй, успех больше всего обеспечивался именно его одновременным существованием в обеих ипостасях. Детскими историями зачитывались не только дети, но и взрослые, находя в них, видимо, что-то, чего им не хватало в других книгах Кестнера.

Уже в ту пору ходовым стало суждение о "двух", даже "трех Кестнерах", порой не очень друг с другом схожих: поэте-сатирике, прозаике и авторе книг для детей. А ведь он еще писал сценарии, газетные статьи и рецензии, пьесы и куплеты для кабаре. Известный американский романист Торнтон Уайлдер как-то написал ему: "Я знаю шестерых Кестнеров. А эти шестеро Кестнеров знают ли друг друга?" Вопрос не лишен смысла. В своей шутливой речи "Кестнер о Кестнере" сам писатель задумывался над ним. Можно ли, спрашивает он сам у себя, "свести в один пристойный букет" всю эту "неразбериху из жанров и точек зрения"? И получает утвердительный ответ. Просто возобновлять вновь и вновь дон-кихотские атаки "против косности сердец и неисправимости умов", говорит он, становится порой так невмоготу, что, "поставив своего Росинанта в стойло и позволив ему мирно поедать овес", он испытывает "неистребимую потребность рассказывать какие-нибудь истории детям... Потому что дети... живут по соседству с добром. Надо только научить их с умом открывать туда дверь". И здесь Кестнер вновь называет себя "школьным учителем", "моралистом", "рационалистом", "правнуком немецкого Просвещения".

Эта автохарактеристика приложима ко всему его творчеству, "взрослому" и "детскому": единство его создается именно общей системой нравственных ценностей, представлений о добре и зле. Не уберегаясь порой от дидактизма и некоторой облегченности, учитель Кестнер дает читателю свои уроки.

Чему учит история мальчика Эмиля Тышбайна, у которого украли в поезде сто сорок марок и который сумел заполучить их обратно с помощью берлинских мальчишек? Что людям нельзя доверять? "Глупости, - отвечает герою бабушка. Все как раз наоборот". Это история о людской доброте и находчивости, о взаимовыручке и солидарности. Солидарность - одна из важнейших ценностей в мире детских книг Кестнера. Нет, что говорить, еще, конечно, не социальная, не классовая - от этого писатель далек, и вряд ли стоит предъявлять ему требования, которых он по характеру своего мировоззрения заведомо выдержать не готов. Будем ценить его за то, что он способен предложить. Простая человеческая, мальчишеская солидарность - тоже не так мало. Она помогает выбраться из беды не только Эмилю Тышбайну. Она облегчает жизнь Джекки, мальчику-гимнасту из повести "Эмиль и трое близнецов": дети, не очень даже знакомые, принимают участие в его судьбе, раздобывают для него деньги. И Джекки в финале книги обещает такую же поддержку другим: "Когда я вырасту, а кому-нибудь из вас придется туго, пусть он меня найдет". Маленький Максик и его друг Йокус фон Покус на вершине успеха не соблазняются большими деньгами, остаются в родном цирке, с людьми, которые сделали для них когда-то немало доброго, - это тоже акт солидарности, человеческой, профессиональной.