Когда я был мальчишкой

— Военная тайна, — дядя Вася не очень весело засмеялся. — Скажу одно: начнут они — закончим мы.

— А международная солидарность пролетариата? Неужели немецкие рабочие допустят?

— Тельман и коммунисты, Полунин, томятся в концлагерях. И гестапо со счётов не стоит сбрасывать — мощная организация. Лучше будем надеяться

не столько на немецких рабочих, сколько на своих. И на Красную Армию, конечно.

— А куда они пойдут сначала — на Францию или на нас?

— Дорого бы мы дали, друзья, чтобы знать ответ на этот вопрос. По логике — на нас, хотя чем черт не шутит? Может, вцепятся друг другу в глотки…

— Как ты думаешь, Василий Палыч, — мамин голос со сдержанной тревогой, — успеют дети закончить школу?

— Не хочу тебе, Мария, врать: Пашка, наверное, успеет, а Мишка — не думаю… Учти — не информация, а интуиция.

Разговор продолжался долго. Он очень нас взволновал, и мы никак не могли уснуть. От одной только мысли, что мы будем воевать с фашистами, замирало сердце. Я завидовал брату — он на три года старше, осоавиахимовец и скоро наверняка получит значок «Юный ворошиловский стрелок». Брат, конечно, пойдёт на войну. Я подумал, что он может погибнуть, и неожиданно для себя всхлипнул. Впрочем, все мы, младшие братья, знали, как поступать в таком случае, — не было школьника, который не выучил бы наизусть волнующие стихи:

Климу Ворошилову письмо я написал:
«Товарищ Ворошилов, народный комиссар!
В Красную Армию нынешний год,
В Красную Армию брат мой идёт…»

— Ты чего там шепчешь? — одёрнул меня брат. — Слушать мешаешь!

— И надолго уезжаешь, Василий Палыч? — голос отца.

— Видимо, надолго.

— Теперь, когда мы одни… Туда?

После короткой паузы послышался окающий бас:

— Куда пошлют, Полунин.

— Каждый из нас хотел бы быть там, рядом с тобой.

— А я — здесь, рядом с вами, — рассмеялся бас.

— Не верю.

— И правильно делаешь. Не обижайся: кому-то нужно ведь не только кататься на танках, а их ремонтировать.

Так мы узнали, что дядя Вася едет сражаться в Испанию. Не узнали, а догадались. Когда мы спросили об этом отца, он посоветовал не болтать лишнего и своим ответом подтвердил нашу догадку.

Через несколько лет на перекрёстке фронтовых дорог отец встретился с Василием Павловичем, командиром танкового соединения.

— Ну и звёзд у тебя, товарищ генерал, — пошутил отец. — На погонах, папахе, груди, спине — не сосчитать!

Они поговорили, пока в баки заливали горючее, обнялись на прощанье, и дядя Вася умчался на своей тридцатьчетверке. Умер он уже после войны от старых ран.

А тогда, наутро после ночного разговора, я собрал в укромном уголке своих друзей Федьку, Гришку и Леньку.

— Ешьте землю — никому на свете ни слова. Дядя Вася едет в Испанию!

— Врёшь!

— Почему врёт? — обиделся за дядю Васю Федька, самый горячий его поклонник. — Где же ему быть, если не в Испании?

Я рассказал про всё, что слышал минувшей ночью. Мне и в голову не приходило, какие неожиданные последствия вызовет это сообщение.

Но об этом — в следующей главе

ТАЙНА

Мы сидели в пещере, образованной нависшими над оврагом корнями древнего гигантского дуба. В пещере было тесно, неудобно и сыро, но мы сделали её своей резиденцией из принципа, потому что о том же мечтали гвардейцы его преосвященства. Вот и сейчас они наблюдают за нами с той стороны оврага — из кустов торчат их стриженые головы. Гвардейцам кардинала, вообще говоря, пещера тоже ни к чему, но они считают её своей исконной территорией, и на этой почве между нами не прекращается междоусобица, чему не стоит удивляться, поскольку и между солидными государствами происходят постоянные скандалы из-за нескольких квадратных километров болот или пустынь.

— Эй, сеньоры! — кричит Федька. — Убирайтесь в свой замок подобру-поздорову, пока мы не обнажили наши шпаги!

Братья Ковалёвы, две пары близнецов, нещадно нас лупят, когда поблизости нет Федьки. Но теперь благоразумие берет верх, и гвардейцы уходят, выкрикивая смехотворные угрозы.

— Продолжай, Атос, — сказал Федька. — Мы все обратились в слух.

Гришка вызвал нас на срочное совещание. Он божился, что мы будем потрясены, и раскалил нас докрасна.

— Баста! — возвестил он, обводя нас блестящими чёрными глазами. — Я не могу зубрить стихи и переливать воду из бассейнов в то время, когда…

— Что когда? — перебил нетерпеливый Ленька. Мы с негодованием посмотрели на Леньку.

— …когда в мире проливается кровь рабочих и крестьян! — торжественно закончил Гришка. Он любил выражаться немного высокопарно, на что имел несомненное право, потому что с пяти лет читал газеты и мог на равных говорить со взрослыми о международном положении. Мы очень гордились Гришкиной эрудицией.

Федька глубоко вздохнул. Он захлёбывался в математических бассейнах и люто ненавидел стихи — Гришка наступил на любимую мозоль.

— Что ты предлагаешь? — спросил он. Гришка вытащил из кармана антоновку, надкусил и передал Леньке.

— Кусай и передай по кругу. Я предлагаю… — Гришка высунул голову из пещеры и осмотрелся. — Вкусное яблоко?