— Да я почти не общалась с ним, к тому же у нас было так мало времени, — вымолвила Исидора. — Так что если он и вступил в секту пуритан, то мне он об этом не сказал ни слова. Он приехал на домашнюю вечеринку, прихватил меня, как будто я сверток какой-нибудь, заявил, что нам следует еще раз заключить брачный союз, и бросил меня в Лондоне.
— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что он «бросил» тебя в Лондоне? — нахмурившись, спросила Джемма. — Где это он тебя бросил?
— В отеле «Неротс», — равнодушно ответила Исидора. — Мы провели там прошлую ночь. Но, полагаю, нет нужды добавлять, что спали мы не в одной комнате. И он сказал мне — не спросив моего мнения, разумеется, — что я должна дожидаться в отеле, когда он вернется из своего поместья.
Джемма откашлялась.
— Судя по всему, Козуэй не так осведомлен во всех делах, как того требуют английские обычаи, — сказала она. — И что ты ему ответила?
— Я была не так уж резка, как ты, должно быть, предполагаешь, — вздохнула Исидора. — Он считает, что я должна беспрекословно подчиняться ему. Знаешь, мне самой трудно в это поверить, но я действительно была готова его слушаться. Зато теперь мне на ум приходят лишь те язвительные слова, которые я должна была ему сказать.
— Ты натолкнулась на одну из невеселых сторон супружеской жизни, но очень быстро нашла подходящие случаю выражения, — вымолвила Джемма. — Мне понадобилось много недель на то, чтобы сформулировать все те колкости, которые я бы хотела обрушить на голову Бомона.
— Мне все же удалось ввернуть ему, что я уж лучше побуду у тебя, чем останусь коротать время в отеле, — заметила Исидора.
— А почему он не обсудил эту ситуацию с отелем, пока вы ехали с вечеринки в Лондон?
— Я и без того почувствовала себя униженной. К тому же Козуэй заснул, едва сел в экипаж.
— Козуэй уснул, увидев тебя впервые в жизни?! — изумилась Джемма. — Впервые в жизни встретив собственную жену?!
Исидора кивнула.
— Знаешь, Джемма, мне кажется, все дело в том, что я не оправдала его ожиданий. Должно быть, он мечтал о другой женщине.
— Думаю, тебе лучше приготовиться к самому худшему, — заявила Джемма. — Потому что мне кажется, что в основе всех этих странностей лежит неспособность к амурным отношениям. К тому же это вполне бы объяснило, почему он до сих пор девственник и к тому же устраивает такой шум из венчания.
— Но почему ты так считаешь?
— Еще одно венчание отодвигает неминуемое. Возможно, он считает, что если прежде у него чего-то и не получалось…
— Ну а кубок теплой крови поможет ему, да? — не сдержавшись, съязвила Исидора.
Она снова засмеялась, и в ее смехе радость перемешалась с отчаянием.
— Да, — кивнула Джемма. — Полагаю, именно об этом подумал бы любой мужчина.
Глава 2
Симеон Джермин, герцог Козуэй, ожидал, что его накроет волна самых разнообразных эмоций, когда его карета остановится перед Ревелс-Хаусом. В конце концов, он не видел свой отчий дом больше десяти лет. Он прибыл сюда, когда только начинали сгущаться сумерки и каждая башенка, каждый угол (а их в Ревелс-Хаусе было немало) обретали очень четкое и ясное очертание на фоне синеющего неба.
Разумеется, он собирался совладать с этими чувствами. Как последователь золотой середины, он понимал, что жить в мире — это ожидать опасности хаоса. Ревелс-Хаус погряз в хаосе. Еще ребенком ему хотелось сбежать от бесконечных ссор родителей, от яростных речей отца, от безумных претензий матери. Они отправили его учиться в Итон, а это означало, что он получил свободный доступ к огромной библиотеке, книги в которой рассказывали о странах, так непохожих на его собственную страну. И о семьях, непохожих на его семью.
Разумеется, возможно, что когда он вернется домой в сонную, безвольную английскую провинцию с Ревелс-Хаусом в центре, напоминающим круглый заварочный чайник, его охватит чувство праведной гордости.
Однако вместо гордости он попросту смотрел на приближающиеся поля, замечая их заброшенный вид. Гравий на длинной дороге давным-давно не разравнивали граблями, кучи земли, высившиеся около выбоин на дороге, сильно смахивали на крыс, вырезанных из сухой грязи. Деревья много лет никто не подстригал.
Так что вместо гордости — или радости — герцог Козуэй испытал неприятное чувство вины, которое усугубилось, когда, выбираясь из кареты, он увидел разбитое окно в восточном крыле особняка и вываливающиеся из стен кирпичи, которые было необходимо укрепить.