Когда дует ветер

Мать обоих сорванцов Олия так и говорила сородичам: 'Мои уже родились с шильями. У Павуша оно в голове, а у Данула в заднице'. Этими словами Олия намекала на то, что отец братьев славился среди 'лесных людей' умением изготовлять из шкур одежду и обувь, и никогда не расставался с костяным шилом. Даже под лежанку его клал, — ехидничала в свое время Олия, — оттого дети такими и получились.

Справедливости ради заметим, что острый язычок Олии являлся следствием ее сообразительного и быстрого ума. И 'шило в голову' ее старший сын получил в наследство не от отца, а от матери. А вот Данулу непоседливый и, отчасти, вздорный характер перешел по мужской линии. Собственно, за этот характер дух леса Лашуй* и наказал умелого скорняка, отправив его оману* раньше времени в акуд.

Отец братьев был не прочь в свободное от полезных занятий время употребить 'веселящие' напитки. А так как 'режим труда и отдыха' вольные лесовики* устанавливали себе сами, на свое усмотрение, то 'веселился' скорняк не так уж редко. Особенно он уважал муссу. И однажды, употребив ее сверх меры, поспорил с приятелем на бурдюк любимого напитка о том, что без труда, вот прямо сейчас, добудет большой медовый 'язык'.

А начался спор с того, что приятель, бортник, ненароком задел скорняка, принизив род его занятий.

— Ну, вот ты, скрняк, — заметил первобытный пчеловод, запинаясь языком за зубы после третьей колы* муссы. — Шкры там вделываешь, одежду шьешь. Это хршо. Но без одежды пржить можно. А без меда — ни за что.

— Почему? — удивился скорняк.

— А так, — ответил приятель. — Смтри.

Встав с пенька, бортник снял с себя малису и, оставшись голышом, довольно, хотя и криво, улыбнулся:

— Вот, вишь? Я без малисы и хоть бы хны.

— И чего? — спросил скорняк, пытаясь дотянуться до бурдюка с муссой, лежащего у пенька. Но бортник отодвинул посудину с живительной влагой в сторону.

— А вот того. Без одежды пржить можно, а без меда — нихда. А кто мед добывает? Бо-о-ртники. А, значит, я, бо-о-ртник, главный в лесу члвек. В смысле — самый важный.

— Да ну? — не поверил скорняк, не теряя надежды добраться до бурдюка. Но вредный бортник отодвинул его еще дальше за пенек. — Это почему?

— А кто, кроме меня, мед добудет?

Обиженный скорняк задумался. Бурдюк с муссой принадлежал его приятелю, но поведение того в данный момент не соответствовало стандартам дружбы.

— А я добуду. Спорим?

— Сприм! — охотно согласился бортник. — А на что?

— А на него, — скорняк показал пальцем на бурдюк. — А я — шкуру ставлю. Бобра. Пшли?

— Пшли.

И они, пошатываясь, двинулись в чащу. Вскоре бортник привел приятеля к высокой сосне. Скорняк задрал голову, и она закружилась — дупло располагалось высоко. Ну, просто очень высоко.

— Смтри, выско, — добросовестно предупредил приятель. — И они того, ксаются. Ох и злы-ые. Плзешь? А то того, шкру гони.

Скорняк на секунду засомневался, но занозистый характер и мусса подталкивали на опрометчивый поступок.

— Пльзу, — ответил он самоуверенно. И полез.

Несмотря на большую высоту, до дупла спорщику кое-как добраться удалось. Но когда он попытался вытащить из дупла кусок меда, дикие пчелы набросились на грабителя. А дикие пчелы, заметим, очень злые насекомые. Когда они начали жалить скорняка, тот попытался отмахнуться и сорвался с дерева. С высоты этак метров десять. Хотя в народе и бытует мнение, что пьяным духи помогают, но Оман Лашуй скорняку помогать не захотел. Возможно, рассердившись на него за самоуверенность. Несчастный упал на землю головой вниз и сломал шею к большому удивлению пьяного приятеля.

Так, в результате несчастного случая, Павуш и Данул остались без отца. Пришлось Олие воспитывать сорванцов в одиночку. Хорошо хотя бы, что особенно не голодали. Разве что затяжной зимой, поближе к весне, когда запасы подходили к концу, пояса подтягивали. Помогало то, что Олия была знахаркой-ведуньей — человеком уважаемым, за услуги которого полагалось благодарить. Много Олия не брала, — совесть не позволяла обирать сородичей, — но на прокорм хватало.

Однако братья, один из которых постоянно выдумывал смелые и оригинальные идеи, а второй ни секунды не мог усидеть на месте, считали себя мужчинами, коим не гоже находиться на иждивении у женщины. Следуя этому принципу, они регулярно совершали дальние вылазки в лес в поисках съестного, заставляя мать лишний раз волноваться и переживать.

— Малы вы еще без взрослых по лесу шастать, — укоряла она 'паршивцев' после каждой длительной отлучки. Но, куда там! 'Шилья' они и есть шилья. Разве можно бездельничать с таким инструментом в голове и в еще одном, тоже очень важном для человека, месте?

Вот и нынче мать с утра наказала братьям оставаться в землянке, а сама ушла по делам к сородичам. Надо было навестить молодую лесовичку, которой в скором времени предстояло рожать первого ребенка. Девушка себя плохо чувствовала и Олия понесла ей сушеных трав, чтобы заварить настой.

Едва мать выбралась из землянки, Данул тут же соскочил с лежанки и, подбежав к узкому лазу, завешанному оленьей шкурой, высунул на улицу кудрявую рыжую голову с оттопыренными ушами.