Когда диктует ночь

— Ты ж сам видел, там и было-то всего раз плюнуть, ты все до конца и скурил, братишка, — хриплым голосом отвечает Герцогиня и показывает фольгу, на которой почти ничего не осталось. — Жентельменскаядоза, браток.

Ощерившись, Герцогиня показывает типу со шрамом зубы — ровные, как на картинке. На щеках у нее играют пятна кларета, а подбородок заштрихован пробивающимися волосками.

Пахнет мочой, машинным маслом и выкуренным кокаином. Обуреваемый эмоциями, Илариньо снова дергается на своем сиденье.

— Может, зайдем, выпьем чего-нибудь, до девяти еще куча времени.

Этот сахарный голос, эта ангельская кроткость выводят Герцогиню из себя, и она резко обрывает Илариньо.

— Слушай, братишка, катись-ка ты к такой-то матери, понял? Ты мне ни в рот, ни в зад не нужен.

Илариньо делает вид, что ничего не слышал, и собирается выйти. Тип со шрамом нервно постукивает пальцами, отбивая веселую дробь по спинке переднего сиденья, там, где лежит портфель. Алчный змеиный взгляд пронзает насквозь. Тогда у Илариньо срабатывает инстинкт, и он забирает портфель с собой. Машина у него стоит на сигнализации, хотя с такими людьми никогда не знаешь заранее, думает Илариньо, торговец Библиями. Тип со шрамом свистит в окошко, подзывая его.

— Да? — Илариньо наклоняется, и в нос ему шибает ни с чем не сравнимая вонь параши.

— Принесите мне бутылочку пивка похолоднее, если вас не стесняют мои запросы.

Илариньо, торговец Библиями на дому, кивает, что да, нет, не стесняют, и посасывает трубку; в одной руке у него пухлый портфель, в другой — мобильник, на случай если позвонят, чтобы передоговориться. Как в тот первый раз зимой, когда голос сказал ему оставить деньги в десять часов в дюнах, рядом с дискотекой Хайма. «И чтобы без шуточек, как штык, жиряга», — приказал голос, не забыв перед тем спеть частушку: «Бродяга бездомный…» Потом укажет ему точное место, скажем на пляже, рядом с дискотекой. Так вот потом он звонил еще два раза. Первый — чтобы сменить место и время («… говнюк и нахал»). А потом — сказать, что все остается по-прежнему («… такого педрилы свет не видал»). Илариньо проверяет дверцы, у него тоже сдвиг по фазе, как выразился бы Луисардо, Илариньо проверяет дверцы снова и снова, щелкая замком как одержимый, клик, клик, клик, и теряется в ночи. Ветер хлещет его по лицу — вот тебе, так тебе, и рев моря становится громче, как голос, полный упрека.

Он выходит со стоянки с чемоданом в одной руке и мобильным телефоном в другой. Голова у него идет кругом, мерещатся разные вещи, одна страшнее другой. Кровоточащее лоно Милагрос, жена в постели, в темной спальне, а посередине — фургончик горчичного цвета. Проходя мимо сторожевой будки, он здоровается. Будка — развалюха с впечатляющей вмятиной от какого-то автомобиля. В ней сидит ночной сторож, высвеченный настольной лампочкой. Это Распа, мужчина с открытым лицом и широкой улыбкой, он решает кроссворд, между тем как кто-то подходит к будке. Это отец семейства хочет взять талон на машину. За руку он ведет ревущего малыша, которому, похоже, все надоело и хочется писать. «Погоди, скоро приедем домой», — почти кричит на него палаша и хорошенько встряхивает. Погодил бы ты в свое время и не было бы у тебя детей, кажется, отвечает взглядом сын отцу. Левантинец дует в полную силу, и озаренное луной море беспокойно ворчит. Все это вместе действует на Илариньо, заставляя его испытывать тоскливое головокружение. А когда такое случается, первой ему приходит на память мать. Потом — родной Порриньо и, наконец, сыр. Но оставим его там с его тоской, взбирающегося по склону, ведущему в Мирамар, покинем его на минутку, среди кошачьих воплей и свиста верблюдов, и вернемся в «ауди», где остались наедине двое наших знакомых. Один из них Герцогиня. Другой — злодейского вида тип со шрамом на щеке. Эх, браток, знал бы ты, что придется тебе отбросить копыта, как только закончим дельце, думает Герцогиня, доставая из сумочки новую упаковку кокаина. И протягивает ее напарнику, эх, если б ты знал. Дрожащей рукой тип со шрамом берет бумажный пакетик и зажимает в зубах. Без лишних слов запускает руку в карман и достает все необходимые причиндалы. Серебряную трубочку с потемневшими концами и сложенную в несколько раз фольгу. Он еще не знает, что фактически уже труп. Тем лучше. Герцогиня смотрит на него с напомаженной улыбкой. Она, черт возьми, делает ему одолжение. Вспомним, что гениталии Герцогини покрыты вздутыми венами и размером не меньше, чем у кобылы, так что даже мешают ей двигаться. Сейчас они съехали на одну сторону, и она испытывает от этого определенное неудобство. Со странной стыдливостью она поворачивается спиной к своему спутнику, и в темноте, царящей на стоянке, раздается сухой, как выстрел, щелчок резинки от панталон. Бах.

— Хороший товар, братишка, никакого мошенства.

Высвободив руку, Герцогиня берет ложку и протягивает типу со шрамом. Тот машинально берет ее, не сводя глаз с непристойно обнажившихся панталон Герцогини. Потом выходит из оцепенения и закрывает зубы фольгой.