Когда бог был кроликом

— В твоем возрасте я говорил то же самое, Элли. Точно то же самое. И погляди на меня сейчас!

— Вот я и гляжу, — во весь рот улыбнулась я.

— Вот ты и глядишь, — повторил он, снова углубляясь в свои мысли. — Вообще-то твоя мать просила меня поговорить с тобой.

— Да? — удивилась я и, закрепив руль, начала разматывать вторую леску.

— Как ты смотришь на то, чтобы учиться дома?

— И кто будет меня учить? — с подозрением спросила я.

— Я, разумеется!

Новое облачко дыма поплыло в мою сторону, и я закашлялась.

— Я подготовлю тебя к экзаменам за среднюю школу: язык, литература, математика, география, моя любимая история, само собой, французский и немецкий. У твоей матери в деревне есть приятельница, которая подготовит тебя по искусству и музыке. Работать тебе придется до седьмого пота, а торговаться, как я понимаю, бессмысленно. Просто скажи, согласна ты или нет?

— Согласна, — быстро сказала я, даже не замечая, как дергается леска, которую изо всех сил тянули ко дну пять макрелей.

Солнце уже спустилось к самому горизонту, и рыбы для ужина мы наловили достаточно. Я заглушила мотор, и теперь мы дрейфовали по течению. Наступила полная тишина, нарушаемая только плеском воды о борт, криками кружащей в небе чайки и едва слышными звуками радио, доносящимися из ближайшей бухточки. Очень осторожно я положила якорь на борт и толкнула его вниз; пока канат торопливо разматывался, я старалась держаться от него подальше: слишком живы в памяти были страшные истории о том, как, зацепив за руку или ногу, он утаскивал неосторожных детей на дно. Наконец якорь достиг дна, напряжение каната ослабло, и я вздохнула с облегчением.

Неподалеку проплыл моторный катер, и наша лодка мягко закачалась на его волнах; постепенно шум двигателя растаял вдали. Артур развернул фольгу и вручил мне кусок моего любимого бисквитного торта. С боков у него капал джем, и я все время облизывала пальцы, пахнущие смесью клубники, сливочного крема и рыбы. Я прикидывала, как бы по справедливости разделить последний кусок, когда издалека до нас донесся слабый колокольный звон.

— Разве где-то поблизости есть церковь? — спросил Артур, удивленно озираясь.

— Нет-нет. Это звонит колокол на воде. — Я махнула рукой, указывая на еле видную черточку на горизонте, которая на самом деле была маяком. — О нем мало кто знает, но я знаю, Артур. Я его видела.

— В самом деле? Мне нравится этот звук. Он какой-то потусторонний. Скорбный. Как будто он оплакивает тех, кто погиб в море.

— Наверное, так и есть, — согласилась я, хотя раньше никогда об этом не думала.

Для меня это было просто удивительным приключением. Большинство людей наверняка сочли бы это выдумкой, но я-то его видела, и брат тоже. Почти год назад он вырос из тумана прямо перед нашей лодкой, большой медный колокол, плывущей по воде, словно неосторожно сброшенный с какой-то небесной колокольни. Этот колокол никого не призывал к молитве, и все-таки мы остановились прямо у него.

— Как-то жутко, — сказал брат.

— Не просто жутко. Нам нельзя здесь оставаться.

Я провела рукой по холодному шершавому металлу, а брат быстро завел мотор, и тут колокол вдруг издал одну тоскливую ноту, и я упала на дно лодки в слезах. Брату я объяснила, что запуталась ногой в канате, и никогда так и не рассказала ему о том, что, когда колокол зазвонил, металл вдруг нагрелся; как будто он втайне тосковал по теплу человеческих рук и звук, который мы услышали, был стоном боли.

— Ты веришь в Бога, Артур? — спросила я, доедая остатки торта.

— Верю ли я в старичка с бородой, который сидит на облаке и судит нас, смертных, сверяясь со списком из десяти пунктов? Нет, милая Элли, конечно нет! Если бы верил, то с моей сомнительной биографией мне, наверное, пришлось бы несладко. Верю ли я в чудо бытия, в необъяснимую тайну жизни? В то, что в мире существует нечто большее, чем мы, и это придает ему смысл, дает нам силы к чему-то стремиться и смирение, для того чтобы начинать все сначала? Да, в это я верю. В этом кроется источник красоты, искусства, любви и добра. Это для меня и есть Бог. Это для меня и есть жизнь. Это то, во что я верю.

Я снова вслушалась в стелющийся над водой чуть слышный колокольный звон. Я облизала пальцы и смяла фольгу в маленький комок.

— Как ты думаешь, а кролик может быть Богом?

— Лично я не знаю ни одной причины, по которой кролик не мог бы быть Богом.

~

Снова декабрь. Мой день рождения. А еще это день, в который убили Джона Леннона. Какой-то человек подошел к нему и застрелил прямо у подъезда его дома в Нью-Йорке; рядом была его жена. Просто взял и застрелил. Я не могу этого понять; и еще долго не смогу.

— Лучшие умирают молодыми, — говорит мне по телефону Дженни Пенни.

— Почему? — спрашиваю я.

Но она притворяется, что не слышит меня из-за каких-то неполадок на линии. Она всегда так делает, когда не знает ответа.

В этот день я рано ложусь спать; я безутешна. Я даже отказываюсь задувать свечки на торте.

— В мире сегодня уже погасла одна свеча, — говорю я.

Подарки остаются нераспечатанными до следующего дня. Сегодня мне просто нечего праздновать.

~