– Да, опять. Крис и Дэнни так и не простили ей то, что она назвалась умирающей. Пусть даже это было нужно для дела. Еще вчера они укатили в Бромли на поезде. Фаулер поехал с ними. Одно хорошо – перед отъездом Абигейл имела с баронетом долгую беседу. Уж не знаю, о чем они разговаривали, но за своих сыновей герцогиня сейчас спокойна.
Это она напрасно.
Эллис прикрыл глаза. Дыхание его было ровным, как у спящего. Дрожало знойное марево, бликовал ручей…
Я хотела спросить: «Почему вы считаете, что напрасно?» – но потом подумала, что некоторые вещи лучше не знать. Знания в жизни – как сладость в кофе. Немножко переложишь – и пить уже невозможно.
Впрочем, есть один рецепт, который носит название «кофе для настоящей леди». Сладкие сливки, сахар в кофейной основе, шоколад, приторный запах ванили… Считается, что леди должны такое любить. Я люблю горький кофе.
Но моего мнения, увы, никто не спрашивает.
Леди положено любить сладости.
И тайны.
История третья
Кофе для невлюбленных
У Эллиса есть множество улыбок на все случаи жизни.
Широкая, открытая и дружелюбная – для того, чтобы завоевать доверие новых знакомых. Она напоминает мне выражение лица одаренного актера, который появляется на сцене в прологе вечернего спектакля и сразу овладевает вниманием публики, даже если роль у него маленькая и неприметная. Он вроде бы и не смотрит ни на кого прямо, но улыбается каждому, прямо в сердце.
Есть улыбка заговорщическая – и ее Эллис показывает кому-то только наедине с этим кем-то, без лишних свидетелей. Как тогда, когда мы сидели с ним вдвоем на берегу ручья неподалеку от Дэлингриджа. Я рассказывала об исходе запутанного дела герцогини Дагвортской, и он улыбался именно так. Словно говорил: «У нас теперь есть тайна, Виржиния, одна на двоих. Берегите ее».
Я берегла. И тайну, и улыбку.
Для начальства – устало-вежливая. Для преступников – торжествующая, самодовольная и слегка безумная. Для других «гусей» – дружеская, но при этом неуловимо снисходительная. Насмешливая, сочувствующая, притворно-рассеянная, теплая, злая и даже обольстительная – Эллис менял улыбки, как иные меняют платья, подбирая точно по случаю.
Но когда на губах его появлялась вот такая многозначительная, довольная,
…Стоял июньский вечер, поздний, но удушающее жаркий. Медленно темнело тусклое, словно за день иссушенное солнцем небо; где-то вдалеке лениво перелаивались псы; на углу мальчишка-газетчик, охрипший и уставший, пытался сбыть поздним прохожим последние экземпляры «Бромлинских сплетен», которые уже завтра утром утратят ценность. На улице пахло едкой пылью, загнивающим Эйвоном и гарью со Смоки Халлоу. В моем же «Старом гнезде» было относительно прохладно и царил аромат пряностей и цветов. Эллис размешивал серебряной ложечкой сахар в кофе с лимоном и льдом, подперев щеку рукой, и смотрел на меня с той самой лисьей улыбкой, сулящей беды и хлопоты.
– Скажите, Виржиния, – произнес он после долгого молчания, и глаза у него стали сладкими-сладкими, как мед. – Вы ведь до сих пор не нашли водителя на замену тому пьянице и дебоширу?