Кофе с перцем

Лариса провела языком по прересохшим губам. Когда ее привезли сюда, в эту турецкую лавчонку, она подумала, что лучше — умереть. Как она оказалась здесь, она не помнила — хоть убей. Она помнила только, как на нее напали в лесу. И сделали укол. Потом она провалилась в беспамятство. И очнулась только на чужой квартире. Наедине с молодым человеком, которого она раньше никогда не видела. Его челюсть двигалась взад-вперед, как у Щелкунчика. Он говорил кратко и отрывисто. И каждое высказывание подкреплял энергичным жестом, рассекая воздух ладонью. Он сказал, что отныне она — Валентина Дергачева и ей предстоит лететь в Стамбул. «Зачем?» — прошептала Лариса. Ее голова раскалывалась на тысячи частей. «Работать». — «Кем?» — «Это решится на месте», — услышала она в ответ. «Да?..» — Мысли ее путались. Она попыталась сконцентрироваться. Но — не получалось. В голове вертелись какие-то обрывки: вот она улыбается перед зеркалом и видит в нем свое отражение, вот высокая красивая девушка с распущенными по плечам волосами поворачивает ее голову вправо и, отойдя от нее, прищуривается. «Кто она? — задала себе вопрос Лариса. — Такое знакомое лицо…» — «Ты все поняла?» — задал ей вопрос мужчина. Она слабо кивнула головой. И снова провалилась в небытие.

Перелет в Стамбул она помнила как в тумане. Кажется, ее вели под руки. У нее было странное состояние. С одной стороны, она ощущала себя, свое тело. С другой — двигалась и говорила как заведенная, словно повторяя чужие слова и мысли. Позже, размышляя над этим, она пришла к выводу, что ее накачали каким-то наркотиком или веществом, отбившим мозги и память. Сохранив ей при этом физическую дееспособность.

Полностью она пришла в себя только в пыльной лавчонке. Память возвращалась к ней медленно, постепенно. В течение нескольких недель. Вначале проступили слабые очертания, как на контурных картах. Потом жизнь начала приобретать те краски и звуки, которыми она когда-то была наполнена. Она оживала в Ларисе как река, которая внезапно обмелела в период засухи, а сейчас, в сезон дождей, вновь стала полноводным бурлящим потоком. Вокруг Ларисы сновали незнакомые люди, слышалась чужая гортанная речь.

Лариса жила в маленькой комнате с двумя узкими окнами наверху. Обстановка была спартанской. Кровать со скрипящими пружинами, маленький дощатый столик размером с табуретку и два рассохшихся стула. Одета она была в длинное черное платье и стоптанные черные туфли.

После того как к ней вернулась память, ее посетил тот самый молодой человек с квадратной челюстью. Так же кратко и отрывисто, как и в первый раз, он объяснил ей суть дела. Она находится в Турции. По приказу Хасанова. И сколько она будет здесь находиться, зависит только от нее.

— Что вы имеете в виду? — высокомерно спросила Лариса.

— Сама понимаешь, — последовал краткий ответ. — Если ты согласишься, тебя сразу освобождают и перевозят к нему.

— Куда?

— На виллу в Стамбуле. — Наступила пауза. — И какой будет ответ?

— Пока — никакой, — сорвалось с губ Ларисы. Хасанов внушал ей физическую брезгливость. От одного только воспоминания о нем по ее телу пробегала дрожь. И она ничего не могла с собой поделать.

Молодой человек, ни слова не говоря, посмотрел на нее. Лариса ожидала еще каких-то вопросов или иных высказываний. Но их не было. Ее собеседник вышел из комнаты так стремительно, что его появление показалось сном. Иногда Ларисе представлялось, что она спит и никак не может проснуться. Дни текли один за другим. Ее существование было похоже на летаргический сон. Два раза в день ей приносили еду. Обычно это была либо каша, ибо суп непонятного вкуса. Вода или чай. Еду приносила женщина, укутанная с головы до ног в черное покрывало. Она приходила, ставила молча еду на столик и уходила. Потом появлялась через какое-то время и забирала пустую посуду. Все попытки Ларисы объясниться с ней терпели неудачу. Женщина не разговаривала по-русски. А на жестикуляцию Ларисы она никак не реагировала. Раз в неделю девушку конвоировали в душ, где она мылась. Для естественных нужд в комнате стояло ведро, которое вечером забирала все та же женщина.

Часто Ларисе казалось, что еще немного — и она сойдет с ума. От тоски, ужаса и безнадежности. Но странное дело: непонятно откуда в такие моменты в ней просыпалась уверенность, что все это закончится. Обязательно закончится! Несмотря ни на что.

Чтобы чем-то занять тоскливые дни, первое время Лариса вспоминала свою жизнь. Пока не поняла, что от этого ей становится еще хуже. Она как бы заживо хоронила себя, отсекала будущее. Иногда приходили мысли о смерти. Но Лариса гнала их, потому что это означало сдаться заранее, без борьбы, без попыток сопротивления. А этого нельзя было допустить, пока в ней были еще живы воля и стремление к жизни.