Кофе с перцем

В апреле старшие братья уходят
из дома.
Готовый вытащить саблю,
Строго прадед взирает с портрета
на них.
Вот что он говорит:
Тот, кого ждут, избегает боя,
Мечтая вернуться живым, —
Так забудьте о доме.
Ваш будущий дом в неизведанных землях,
Которые вы покорите
Силой оружия.
Семя свое разбросайте
Как можно дальше отсюда,
Чтоб род продолжался,
Расширяя владения наши.
Смерти не бойтесь.
Она вожделенна.
Ведь у живого рождается дочь,
Мертвый родит сыновей.
Ну, ступайте!

В октябре мои старшие братья
вернулись домой.
Подарки – родителям,
Мне – наставленья
И обещание в следующий раз
Взять с собой.
Их руки сильны,
Их спины черны от палящего солнца.
Они возмужали, и ими гордится отец.
Но прадед, готовый вытащить саблю,
Такое им говорит:
Раньше от страха пред серою стаей
Дрожали и западный край, и восточные
горы.
Что стало с волками?
Не оттого ли спины черны,
Что кланялись вы чужестранцам?
Разве от тяжести ружей
Руки стали сильны?
У одного из вас нож в крови —
Резал говяжью печень.
Ароматным маслом пропах другой —
Ублажал иноземок,
Третий детей развлекал.
Что стало с сынами Турана?
Но старшие братья
Не слышали голос —
Безмолвным казался им прадед.
Они отдыхали,
Скинув мундиры
С надписью Hotel staff.
Плакал я,
Глядя на них.

* * *

Слава овечьей шкуре,
Которую твоя мать
На мокрый снег постелила,
Готовясь дать тебе жизнь.

Ты коснулся ее щекой —
И вот благословенна она.

Деревянную люльку оставив костру,
Мать к груди тебя привязала,
И неспешно кони пошли.
Будет долгим ваш путь на запад,
Трудным хлеб на чужой стороне
И соленым.

Твой отец с царем той страны говорил
открыто —
Нас нужда к тебе привела,
Ведь повсюду нас гонят.
Жалкие наши шатры
Не желает земля вместить.
Дай убежище нам, Правитель!

Молвил царь:
– Я дарю тебе землю.
Пусть же сын твой возьмет агач[5]
И несет его, сколько сумеет, —
Вот и будет ваш с ним удел!

– Посмеяться хочешь над нами?
Будто нету других забав!
Сохраню я слова эти в сердце,
Их напомнит тебе мой сын!

Вот смотри же теперь, я ломаю агач —
Царь Небесный тому свидетель —
Никогда не узнают земли сына границ,
Его правнуки будут править вселенной.

Меньше всего я ожидал обнаружить здесь, среди путеводителей по стране и открыток с видами Стамбула, сборник молодых стамбульских поэтов с тремя моими стихотворениями. А впрочем, чему удивляться? Как еще судьба могла ободрить меня, провожая в путь?

* * *

«Сырааталлязийна ан амта аляйхим, гъайриль магъдууби аляйхим валяд дааллиин. Амин». [Путем тех, которых Ты облагодетельствовал, не тех, что вызвали Твой Гнев, и не заблудших.]

Отец нараспев повторил суру и прикрыл глаза. Теплые лучи медленно растворялись в воздухе, оставляя нас наедине с молитвой. В прохладе, принесенной ночью, воздух сразу запах овечьими шкурами, конским потом и соломой.

Мать подала еду. Я был голоден, но отец продолжал сидеть с закрытыми глазами, и все поневоле ждали его. Наконец, отерев лицо обеими ладонями, он потянулся за водой.