Кофе и полынь (СИ)

 – Городское Управление спокойствия нуждается в вас, мистер Норманн, – важно произнёс он, украдкой вытирая платком испарину со лба и висков, и прерывисто вздохнул. – Причём уже несколько дней. Я велел телеграфировать вам…

 – А я нуждаюсь в завтраке, – дерзко соврал Эллис, который перекусил в поезде не далее чем полчаса назад. – И, боюсь, с вашей телеграммой мы разминулись.

 – До завтрака ли, когда четыре человека в доме Брумов, не считая прислуги… – возвысил было голос мистер Хоупсон, но, покосившись на меня, снова утёр испарину. – Прошу прощения, миледи.

 Извинившись перед нами – и особенно горячо, разумеется, перед Мэдди – Эллис отправился исполнять свой служебный долг, доверив нам заботу о его багаже, одном-единственном тощем саквояже. За вещами вечером явился доктор Брэдфорд; меня он не застал – я всё ещё оставалась в кофейне – и через Паолу велел передавать сердечный привет и слова неизменной благодарности от Дороти Ишервуд, которую в Бромли знали больше под именем Феи Ночи, знаменитой на двух континентах циркачки.

 – Мы немного поговорили с доктором, – добавила Паола, и взгляд её на мгновение подёрнулся мечтательной дымкой. – Могу ошибаться, но, кажется, к весне они с мисс Ишервуд хотят пожениться, уж коли она приняла его предложение.

 – Доктор Брэдфорд так сказал?

 – Нет, но мы поговорили об обручальных кольцах и о том, как различаются свадебные обычаи Аксонии и Романии, а ещё о том, как идут невестам венки из первоцветов…

 Она продолжала рассказывать, а у меня отчего-то вдруг в груди всё похолодело.

 «Весной земля оживает и расцветают цветы, – подумалось вдруг. – Для Мадлен, для мисс Ишервуд, и даже Паола мечтает, кажется, получить букет… А я? На что надеяться мне?»

 Мои сны сейчас не пахли вербеной. В них царила серая тишина и мягкий сумрак – такие же, какие овладели Бромли с начала осени, и никто не мог ответить, изменится ли что-то потом. Весна, без сомнений, должна была наступить в срок… но не для всех.

 Минорные настроения витали и в кофейне.

 Луи ла Рон изрядно поумерил свой полемический пыл и перестал спорить с миссис Скаровски о поэзии и политике. Порой они начинали дебаты на какую-нибудь философскую тему, например, кто глубже зрит в сердцах человеческих, мужчина с его холодным разумом или чуткая от природы женщина, но больше это походило на размышления вслух. Кроме того, каждый будто бы пытался нарочно подыграть оппоненту, и ла Рон охотно соглашался, что умение ясно мыслить не обязательно есть достояние мужчины, и расчётливых женщин хватает, а миссис Скаровски тут же признавала за ним чуткость и внимательность. Не ссорились и леди Клампси с сэром Хоффом – и, что уж совсем удивительно, Георг прекратил пикироваться на кухне с Рене Миреем.

 Но и без споров мы не скучали.

 Каким-то невероятным образом вокруг чудаковатой мисс Дженнет Блэк собралось нечто вроде клуба. Мирей прозвал их «странными леди» со свойственной ему непосредственностью. И впрямь, компания получилась престранная! Самое интересное, что никого из них не смущало ни то, что мисс Блэк зарабатывает на жизнь изготовлением восковых цветов для покойников, ни то, что она несёт чушь без умолку, ни то, что иногда она появляется внезапно, точно из воздуха возникает, и выглядит пугающей в своих чёрных одеждах. О, нет, она стала всеобщей любимицей! В её «клуб» вошла миссис Скаровски, которая привела наконец свою подругу-профессора мисс Кэролайн Смит, гадалка-гипси Флори, в последнее время усердно изучавшая литературу и хорошие манеры, миссис Прюн, Элейн Перро и, к моему изрядному удивлению, леди Клэймор, а также тихая, неразговорчивая леди Чиртон. Как правило, они занимали целиком один из больших столов, раскладывали там карты, разглядывали альбомы по искусству, читали газеты или сообща решали математическую головоломку, принесённую мисс Смит – словом, занимались совершенно разными делами, но всегда увлечённо и оживлённо.

 Порой мне казалось даже, что в этом клубе я лишняя.

 Но задумываться об этом всерьёз было, пожалуй, некогда. Слишком многие хотели перемолвиться со мной словом-другим после долгого перерыва… Аккурат когда Эрвин Калле в красках живописал замысел своего будущего шедевра, дверь в кофейню отворилась и на пороге появилась незнакомка. Светловолосая, с локонами, аккуратно собранными в узел на затылке, облачённая в длинную тёмную юбку и безыскусное, на несколько лет устаревшее пальто, она выглядела слишком скромно для «Старого гнезда», но держалась уверенно.

 И – сразу начала искать меня взглядом.

 Сперва я приняла её за гувернантку и даже попыталась припомнить, не отдавала ли указаний мистеру Спенсеру в конце лета найти помощницу для Паолы, но тут же отбросила эту мысль. Незнакомка же огляделась, высмотрела меня – и зашагала через зал так чеканно и твёрдо, что, право, никто не сумел бы её остановить, даже если бы и захотел.

 Лишь вблизи стало ясно, как она бледна и измождена – так выглядят люди, которые долго не спали и не ели, вынужденные держаться на одной силе воли.