Кодекс врача

Снился мне замечательный сон. Из прошлой жизни. Первый раз, кстати; до этого если и было, то я не запомнил. Я сидел на лекции по фарме, значит, дело происходило на третьем курсе, и мы все уже числились порошками по студенческой иерархии. Читал записной зануда доцент Марфин в старой аудитории на втором этаже. Мы с Мишкой Дубининым сидели на самой верхотуре и рубились в морской бой. И я даже увидел, как только что выиграл раунд с оставшимися двумя однопалубными и расчерчиваю новый квадрат, надписывая слово «республика» на верхней грани.

А Марфин заунывным голосом вещает о пенициллине. Что-то там про Флеминга, Ермольеву, какого-то Полотебнова с Манассеиным и о первоначальных трудностях получения продукта. Мишка стреляет на Б3 и первым выстрелом рубит мой однопалубник. Доцент рассказывает о разработке американцев, которые придумали, как делать пенициллин буквально на кухне с выходом сто миллиграммов препарата с сотни миллилитров исходного раствора. Мне вдруг становится интересно, и я отталкиваю Дубинина, чтобы послушать, а он в ответ начинает дергать меня за плечо и вопить благим матом: «Проснитесь же!»

Сволочи, какой сон обрубили! Сейчас бы досмотрел, проснулся, записал – и готово.

– Что там? – проворчал я, не открывая глаз.

Ощупал вокруг себя «кровать». Да, я все еще лежу на телеге с соломой, над которой натянут полог. Рядом лошадка меланхолично жует овес из торбы. На дворе ночь, недалеко от нас горят два костра. Один – у рогаток, другой – перед телегой. Сидят, курят трубки солдаты.

– Господин Баталов, там какой-то шум! – Надо мной навис Авдей Пуговкин.

Усы «актера» топорщились, изо рта пахло водкой. Ну ясно, пока я спал, охрана приняла по сто граммов. А может, и поболее.

– Встаю.

Я сел в телеге, потянулся. И зачем я только подписался на этот блудняк с холерными заставами? За сутки мы не нашли ни одного больного! Наверное, из-за городских денег. Ну и ради уважения в глазах Зубатова, который вдруг воспылал антишпионажным рвением, затормозил статью о стрептоциде в немецкий журнал. Дескать, это же военно-медицинский секрет, сколько раненых может себе вылечить наш потенциальный противник… Конкретных имен названо не было, как и не было ответа на банальное возражение: вся формула прописана в патенте, который уже два месяца как зарегистрирован. Бери и записывай себе в шпионскую тетрадку.

Так и не переубедив Зубатова, я плюнул, махнул рукой. Опубликуем в отечественном медицинском журнале, а там редакция пусть с охранкой сама разбирается, если появятся иностранцы. Мне же гораздо интереснее, кто стукач. Ведь кто-то набарабанил на Мясницкую насчет статьи. Моровский? Я его припряг для оформления. Или от Келера утекло?

– Где шум? Я ничего не слышу.

Треск костра, вопли пьяных у трактира… Хитровка оказалась не столь страшна, как ее описывали. Ну, нищие и бомжи, какие-то криминальные персонажи вдалеке бродят. Но у нас были солдаты с ружьями, вокруг заставы царили тишь да гладь.

– Да вон стоит, стонет. Смотрите!

Понятно, что чудесный сон ушел безвозвратно. Помню, англичанину какому-то приснились стихи необычайной красоты, он проснулся, сел записывать, тут приперся какой-то крендель и начал стучать в дверь. Поэт пошел открывать, оказалось, ошибочка. Вернулся, а стишки тю-тю. Уже ничего не помнит. До сих пор не понимаю, как он того урода не пошел убивать.

Я взял головню из костра – фонари на Хитровке были все разбиты, – подошел к рогаткам. Поднял выше. Ага, и правда какой-то мужик стоит. Огромный, косматый, бородатый. Через все лицо багровый шрам. Одет в штаны, черную рубаху. Держится лапищами за грудь возле сердца. И покачивается так с ноги на ногу. Ой, да он еще и босой!

– Ты кто? Как тебя звать?

– Жиган я. С-с… румянцевского дома. Ножом меня пырнули, бл… дети!

Мужик открыл руки, и за моей спиной охнул кто-то из солдат. Фельдфебель – вслед за ним. В грудь в районе сердца был по рукоять воткнут нож.

– Как же ты еще жив-то?

Ответа мне никто не дал. Жиган, оставляя за собой кровавый след, подошел к рогаткам. Покачнулся. Мы с Пуговкиным его подхватили под руки, всем коллективом уложили на телегу. Рубаха была вся мокрая от крови, дышал бородатый с какими-то булькающими хрипами. Скорее всего, у него еще до кучи гемопневмоторакс.

Фельдфебель схватился за нож, я оттолкнул его:

– Ни в коем случае! Сразу изойдет кровью. Впрягайте лошадь, повезем ко мне в клинику.

Упускать такую возможность проверить моих врачей в настоящем деле? Да ни за что на свете!

* * *

По приезде крикнул дворника, велел будить докторов. В приемный покой внесли и положили на кушетку Жигана. Скоро возле него собрался местный микроконсилиум: Моровский, Малышев и примкнувшие к ним медработники среднего звена. Народ выглядел помятым и не торопился просыпаться.

– Доклад! – рявкнул я, надевая халат и перчатки.

Я их выучу настоящей дисциплине. Зверюга-сержант из кино про цельнометаллическую оболочку покажется замечательным парнем. Увидели главврача – стойка смирно, выпучил глаза – и доклад. Не иначе.