Кодекс разведчика

Он ушел в комнату, оставив меня с этими незнакомыми людьми, я даже испугалась сначала, потом поняла, что со мной уже не может произойти ничего страшного после того, что произошло, никогда не может произойти что-то страшнее…

Аркадий Ильич вернулся с фужером в руках. Толстый, пузатый зеленый фужер на такой же пузатой ножке… До половины чем-то заполнен…

– Выпей, это коньяк… – сунул он фужер мне в руку, но и свою руку не убрал, чтобы я фужер не уронила. Даже помог мне это противное зеленое стекло ко рту поднести, и я выпила. – Это успокаивает…

А я не почувствовала, что это успокаивает. Только согрело… Сначала дыхание, потом и слезы оттаяли и снова потекли… И я ушла в свою комнату… Слова никому не сказала и ушла… Пусть они без меня разговаривают… Надо разговаривать, пусть разговаривают… Мне это не надо, мне это уже никогда не понадобится…

Я упала на кровать лицом в подушку и куда-то провалилась… Слезы лились, я задыхалась, я тонула в слезах, а голоса, чтобы реветь, не было… И ничего вокруг не было…

И мамы тоже уже не было… И не будет у меня уже мамы… Никогда…

* * *

Наверное, времени прошло много, несколько веков… И я давно состарилась… Но я не уснула. Я просто вне времени была и ни о чем не думала. Вообще – ни о чем… Только одна безысходность была в голове и в душе, только безысходность, и больше ничего…

Аркадий Ильич вошел в комнату. Я не видела его, но поняла, что это он. А кому еще было войти… Тем, что с нами в квартиру поднялись, здесь делать нечего… Они, наверное, ушли уже, и Аркадий Ильич закрыл за ними дверь…

– Оленька… – тихо позвал он, ответа не дождался, ближе подошел и сел со мной рядом на кровать, и руку мне на плечо положил. – Одни мы теперь с тобой остались…

И голос у него слабый стал, чуть не плаксивый. Наверное, он тоже переживал, наверное, и ему хотелось, чтобы его утешили, хотя он сильный и строгий мужчина – всегда таким казался, сильным и строгим, которого женской слезой не прошибешь…

Я только вздохнула, может быть, не вздохнула, а застонала, но ничего не сказала. Не могла же я его утешать…

Он, наверное, понял, что слов для меня найти не сможет, а я не смогу слов для него найти. Разве это трудно понять… Это же всем понятно…

– Ты полежи, успокойся… Я пойду…

Но сразу не вышел. Еще ждал чего-то, а мне так хотелось, чтобы он вышел как можно скорее. Может, он даже почувствовал это.

– Я пойду… – сказал еще раз и встал.

Тапочками шаркнул. Они у него такие, шуршащие… Наверное, вышел. Но дверь, кажется, оставил приоткрытой. У меня на двери замок такой, что громко щелкает. Я еще немного полежала, потом голову подняла и убедилась, что дверь приоткрыта. После этого встала и в кресло пересела. Даже не пересела, кажется, а упала в кресло… Света в комнате не было, свет только через приоткрытую дверь из коридора шел, и я просто стала в стену смотреть. В рисунок на обоях… Абстрактный рисунок, размытый, и когда-то он мне нравился своей неопределенностью… И вдруг рисунок этот изменился, и я лицо мамы увидела. Даже испугалась… А мама на меня смотрела и улыбалась… Приветливо… И долго…

А потом она пропала. Обои стали пустыми и скучными. И мне так стало не хватать маминой улыбки, так стало одиноко в этой комнате, что просто сил не было уже одной оставаться…

* * *

Аркадий Ильич на кухне сидел. И пил коньяк. Бутылка была уже почти пустая, и фужер перед ним пустой. И мой фужер рядом стоял. Аркадий Ильич налил в него чуть-чуть на донышко. Но я пить не стала. Опять слезы разморозятся, потекут рекой… Просто села рядом, руки между колен зажав, и почему-то качалась – вперед-назад, вперед-назад… И так до бесконечности… Мне так легче было… Я словно бы сама себя усыпляла и уходила куда-то далеко-далеко под облака, где было не так больно…

– Менты думают, что это твой отец… – сказал Аркадий Ильич.

– Нет… – сказала я отстраненно, но уверенно. И ни в какие подробности вдаваться не захотела. Просто одним словом все сказала, и пусть он непроизнесенное сам понимает…

– Я тоже, как менты, считаю… Он думал, что я в машине буду…

– Нет… – повторила я без всякого нажима. Зачем спорить и утверждать то, что я и без него прекрасно знаю. Это он папу не знает, а я знаю. И спорить на эту тему не хочу… И объяснять ничего не хочу… Знаю, и этого достаточно…

– Его сейчас, наверное, уже арестовали… – добавил Аркадий Ильич.

– Нет… – повторила я.

– Я им сказал, где было свидание назначено. Они в кафе поехали, туда, в «Кавказский дворик»…

Он, кажется, был пьян. Он сообщал мне, что послал ментов к папе, чтобы папу арестовали, как каялся. Но я твердо знала, что в тот же день, когда я маму потеряла, я не могу еще и папу потерять. Это было бы высшей несправедливостью…

– Нет…

У меня спина устала от раскачиваний. Заболела и заломила. А потом голова закружилась. И я опять к себе в комнату ушла. В кресло упала. И там не шевелилась. И не спала… И ничего в голове моей не было – пустота и безысходность, и больше ничего… И опять счет времени потеряла…

* * *