Кодекс Хёрта

Кодекс Хёрта

Кодекс Хёрта

Это книга является художественным вымыслом. Все события, описанные в ней, вымышлены. Все действующие лица являются плодом воображения. Любые совпадения с реальными компаниями, людьми и странами случайны. Все аналогии случайны.

Глава 1

22 июля 2008 года

Пентагон, округ Арлингтон, Вашингтон, штат Вирджиния, США

На одной из стен лифта размещалось зеркало, в полный рост, от пола до потолка. В нём отражался рано поседевший мрачный мужик в строгом костюме. Морда — говорящий кирпич. Глаза — взгляд матёрого мясника. Губы неспособны изобразить улыбку даже специально, только оскал голодного волчары. Пятнадцать лет работы в спецслужбах, хронический гастрит, начинающийся цирроз печени, лёгкие курильщика с полувековым стажем, и куча всяких мелких прелестей в плане здоровья. И как вишенка на торте — тяжёлый, словно пятисот фунтовая бомба, характер. Джек Хёрт, позывной «Уимблдон», тридцать восемь лет, пять лет в «Дельта», семь в ЦРУ. За штатского меня может принять только слепой.

Лифт остановился. Непримечательный коридор Пентагона встречал президентской охраной. Настроение с отметки «паршивое» опустилось до отметки «на хер эту жизнь». В этом мире было не так много вещей, которые я любил. Музыку Баха, Isle of Man TT, ром «Oak Heart» и автомобили Порше. Было много вещей, которые я ненавидел. Американский автопром, негритянскую музыку, всё скопом ЛГБТ, французов и всё, что делалось руками французов и так далее, список был большим. Были вещи, которые меня бесили до безумия.

Майкл Аутфайтер, сорок пятый президент Соединённых Государств Америки, меня бесил и раздражал. Педик, в прямом и самом плохом смысле, жополиз, в переносном смысле, далёкий внук французского эмигранта. Да, то, что делалось хером француза, я не любил точно так же, как самих французов. Либерал, популист, экоактивист, воспользовавшийся повесткой в своей предвыборной кампании и полностью продавший свою задницу нашему американскому достоянию — Большой GGS. General Motors, General Electric и Standard Oil. Не скажу, что прошлые президенты не продавались транснациональным корпорациям, но они соблюдали хоть какие-то рамки приличия. Танец со шлюхой-наркоманкой из самого дешёвого притона в Бостоне вызывал у меня меньше омерзения, чем перспектива общения с Майки.

Из-за спин охраны вышла полноватая женщина в безвкусном деловом костюме.

— Хёрт. За мной, — бросила она вместо приветствия.

Настроение пробило очередное дно. Элен Кьельберг, председатель Совета Национальной Безопасности. Звучит громко, но на деле до недавнего времени — фалосоподобный рудимент без реальных полномочий. Сейчас — наиболее могущественный государственный орган, всё ещё фалосоподобный, но наделённый почти безграничными полномочиями.

Сама Элен — афроамериканка сорока трёх лет, лесбиянка, расистка, лечившаяся наркоманка, успела сняться в двух паршивых фильмах для взрослых в молодости. После реабилитации стала активисткой ЛГБТ и феминисток, но быстро поняла, что носить на голове вагиношапочку и махать радужными флагами бессмысленно и не приносит дивидендов. Переобулась, оседлав волну повесточки и благодаря ей всплыла в гадюшнике под названием большая политика. В моём личном рейтинге людей, заслуживших выстрел из Remington 870 в задницу, стоит на десяток позиций ниже Майки. Да, она «лучше», как человек, чем Аутфайтер, но в сортах дерьма предоставим разбираться навозным мухам.

Мы всё ещё шли по тому непримечательному коридору. Охрана осталась на месте.

— Это я предложила твою кандидатуру. Цени, — бросила Кьельберг.

— Вакансия на очистку Авгиевых Конюшен? В гробу я видал такие подарки, — проворчал я.

А сам думал. Кьельберг — набитая дура, что сейчас в политике прискорбно нормальное явление. Она отлично умеет крутиться в этом гадюшнике, но некоторых банальных вещей в упор не понимает, потому что они находятся вне её узкого девственного мировоззрения. По понятиям этой дамы нужно вовремя намекнуть продвигаемому человеку, что именно ты его продвинул, чтобы потом получать профит и стричь дивиденды. Поэтому она изображает такую лояльность. В душе, почти наверняка, от самой необходимости разговаривать с белым гетеросексуальным мужиком, от которого за милю пахнет тестостероном, полыхает так, что можно растопить весь снег на Аляске, но молчит.