Кодекс экстремала

Прихрамывая, я спустился на пляж, обошел каменный цирк по окружности, спел себе под нос песенку о том, что «наша крыша – небо голубое, а наше счастье – жить такой судьбою», затем, прикрывая ладонью глаза от чрезмерно усердного солнца, стал осматривать прибрежную полосу. Бомжа нигде не было видно. Но не это насторожило меня. В «тайнике», где бродяга хранил коробочку с иглами Татьяны и куда я положил опустошенные вчера водочные бутылки и стаканы, теперь ничего не было, кроме высохшей крабьей клешни да пучка водорослей. Все остальное – закопченный чайник с проволокой вместо ручки, гнутые алюминиевые тарелки, пакетики с порошковым супом и крупами, дорожный знак – лежало на своих местах. Но не было главного, во всяком случае для меня, – тех предметов, к которым я прикасался.

«Ерунда, – успокаивал я себя, стараясь не принимать во внимание дурной знак. – Это просто совпадение. Бутылок нет потому, что бомж попросту понес их сдавать, а стаканы он спрятал в более надежное место. Стакан для алкоголика – все равно что смычок для скрипача, он его должен беречь и лелеять. А что касается иголок, то на кой черт ему эти иголки, раз Татьяна уехала».

Раздумывая таким образом, я бродил по берегу, наступая на вялые волны, которые ложились мне под ноги, словно ковровая дорожка, и чуть было не прошелся по девушке, наполовину лежащей в воде. Брызги упали ей на впалый живот, она ойкнула, сняла темные очки, и я узнал Киру, которую вместе с угрюмым хиппи встретил у магазина.

– Привет, – сказал я, заходя по колено в воду, чтобы обойти девушку. – Я подумал, что это лежит большая рыбина, которую выбросило на берег штормом, и хотел стащить ее в море.

– Ну стащил бы, – ответила Кира.

– А твой вечно недовольный пацифист не станет возражать?

– Он в поселке. Как с милицией уехал, так до сих пор не вернулся.

– Разве его забрали в милицию?

Кира скривила лицо, словно наступила на медузу, и снова опустила на глаза очки.

– Нет, его не забрали. Он деда помогал наверх затаскивать.

– Какого деда? – не понял я.

– А ты разве не в курсе, что здесь произошло? – По моему лицу Кира поняла, что я «не в курсе», и пояснила: – На тех дальних камнях пьяница один обитал, так сегодня в обед он сыграл в ящик.

– На чем он сыграл? – переспросил я и кашлянул, поперхнувшись чем-то. В горле саднило, словно я подавился рыбьей костью. – Он что, умер?!

Кира кивнула.

– Я туда не ходила, мне не нравится на покойников смотреть. А ребята «Скорую» и милицию вызвали и вытащили его на шоссе.

– А что с ним случилось? Почему он умер? Он сегодня утром был жив и здоров! – воскликнул я, медленно опускаясь в воду, словно хотел сесть поверх волны.

– Ну от чего еще алкаш умереть может? Отравился денатуратом или тормозной жидкостью – словом, суррогатом каким-то. Рядом с ним бутылку и стакан нашли.

– Он что – один пил? – спросил я, с ужасом ожидая, что ответит Кира.

– Один. Я видела его утром – он песком чайник драил, а потом к нему сверху какой-то мужик спустился.

– Какой еще мужик?

– Не знаю. Мало ли кто здесь ходит! Собутыльник или бродяга. Я так думаю, что этот мужик нашему алкашу бутылку с денатуратом и продал.

– С чего ты взяла, что это он продал?

– А он минут через пять ушел наверх, а наш алкаш тут же квасить начал. Мы еще смеялись: вот, мол, бизнес и на диком пляже процветает, опохмелятор прямо на берег доставляют. Он стакана два выпил, а потом его как поведет из стороны в сторону, он как шваркнется мордой о камни – и все, никаких признаков жизни. Ребята сбегали к нему, перевернули, а тот уже хрипит, и пульс на нуле. «Скорая» только через сорок минут приехала.

– А этот, собутыльник… – бормотал я с таким чувством, словно падал в затяжном прыжке, а у меня не сработали ни основной, ни запасной парашюты, и я пытался раскрыть хотя бы зонтик. – Ну, этот, который бутылку принес… Ты его запомнила? Опознать смогла бы?

Кира отрицательно покачала головой, мокрые каштановые пряди хлестнули ее по лицу, и она тотчас принялась отжимать их такими движениями, будто доила.

– Нет, вряд ли. Это далеко. Да и не приглядывалась я.

– А как он был одет, ты ведь могла запомнить?

– В спортивный костюм, кажется… А чего это ты так всполошился? Родственник, что ли, помер? Одинокий бомж случайно напился яду…

Я смотрел на наивное существо, лежащее в тихом прибое.

– Случайно, девочка, ничего не происходит. Особенно на этом берегу.

* * *

«Труподелы, ублюдки, – мысленно думал я, – специалисты по убийству тихих пьяниц. Они разошлись, почувствовав свою безнаказанность. А я невольно стал предвестником смерти. И все происходит по одному сценарию: сначала распиваем бутылку, затем моего собеседника развозит до откровенности, а в скором времени я узнаю о его смерти… Сухой закон! – крутил я в мыслях какую-то ахинею. – Первым делом объявляю для себя сухой закон. А вторым делом, вторым делом…»