– Ты электричеством больше интересуешься, чем девушками?
– Девушками интересуюсь. И электричеством тоже. В карты играю. Могу при случае набить морду какому-нибудь любопытному графу.
– Попробовать набить, – поправил Кали, посмеиваясь.
– Я буду сразу по носу бить. Сам же говорил, нос у тебя слабый, – сказал Монтейн.
– Даже завидно, – пробормотал Кали. – Полная свобода слова…
– Графу нужна свобода? У меня этой свободы хоть ложкой ешь. Правда, кроме нее ничего больше и нет.
– И ты можешь выйти сейчас на середину улицы и свистнуть так, чтобы стекла задрожали? – насмешливо спросил Кали.
– Делов-то, – небрежно бросил Монтейн, шмыгнул между двумя проезжающими извозчиками на середину улицы, как и сказал Кали, и сунул два пальца в рот. Залихватский разбойничий свист разнесся по окрестностям, лошади шарахнулись в испуге. Оглядевшись, Монтейн вернулся на тротуар. – Ну, в чем проблемы?
– Мне бы твою уверенность, – пробормотал Кали.
– Почему? Ты граф, ты сын герцога. Ты богат и знатен. Чего тебе не хватает? Не понимаю.
Они неспешно шли по улице. Кали вдруг стал непривычно серьезным.
– Мне становится тошно, когда я вижу это. – Он повел рукой вокруг. – Я знаю, что в любой момент все может кончиться.
Монтейн споткнулся на ровном месте:
– Что?
– Для меня, Монтейн, для меня. Моя жизнь не принадлежит мне, понимаешь?
– Не очень.
– Да, конечно, где тебе знать об Арафской дуэли…
– Сакральное действо, сродни вызову на дуэль Императора, – проговорил Монтейн.
Кали резко схватил его за плечо и развернул к себе:
– Откуда ты знаешь?
– Ты сам сказал нечто такое утром, когда рассказывал о дуэли принца Одо.
– Проболтался, да? – Кали отпустил Монтейна. – Ладно. Вообще-то это государственная тайна.
– Я тебя за язык не тяну.
– А что ты вообще знаешь про Арафу?
– То же, что и все. Это старинный замок, где раз в четыре года встречает Новый год вся придворная знать.
– Не совсем так, но приблизительно верно. Кто первое лицо в Империи?
– Император, надо полагать.
– Верно. А второе?
– Канцлер.
– Неверно. – Кали подтянул Монтейна поближе и прошептал ему на ухо: – Хозяин Арафы. Но это, – сказал он нормальным голосом, отодвинувшись, – государственная тайна, и знают ее считаные люди в Империи.
– Так, может быть, ты зря мне это говоришь?
– Не зря, но об этом после. Сейчас Арафа стоит без хозяина. Хозяином Арафы становится победитель Арафской дуэли. Участвуют в дуэли десять человек.
– И один из них – ты, – медленно проговорил Монтейн.
– Догадаться нетрудно, верно?
– Нетрудно, – согласился Монтейн.
– Участие в Арафской дуэли – это величайшая честь. – сказал Кали. – Только меня эта честь не радует. Я смертник, понимаешь? Я самый младший и самый неопытный. У меня практически нет шансов.
– И с такими мыслями идти на дуэль? – возмутился Монтейн. – Да еще на эту… сакральную? Когда идешь на дуэль, надо знать, что победишь! На твоей стороне истина!
– Кто-то сегодня говорил, что стихов не любит… – пробормотал Кали.
– Какие ж это стихи?
– Монтейн, – неожиданно предложил Кали. – Перебирайся жить ко мне.
Монтейн недоуменно повернулся к нему.
– Мне кажется, с тобой мне будет веселее. Я весь день не знаю, что ты дальше скажешь и что сделаешь. Я тебя не понимаю, Монтейн! Это так интересно, – засмеялся Кали.
– Боюсь, буду тебе мешать, – медленно произнес Монтейн.
– То есть ты на самом деле боишься, что я буду мешать тебе? Не буду. Нет, буду, конечно, но не так сильно, как ты опасаешься. Во-первых, я не собираюсь все дни напролет держаться около тебя. Во-вторых, я не буду заставлять тебя пить и делать то, что ты не хочешь. И в-третьих, Монтейн, ну исполни предсмертную просьбу, а?
– Когда дуэль?
– В том-то и проблема – неизвестно. Пока нет последнего участника. И это может продлиться долго.
– То есть предсмертных просьб я от тебя услышу еще немало, – проговорил Монтейн.
– А в-четвертых, – вкрадчиво сказал Кали, – ты посвящен в важнейшую государственную тайну. Если ты откажешься переселиться ко мне, переселишься в одиночную камеру. У моего папы под рукой есть несколько надежных тюрем. Я попрошу, чтобы он разрешил тебе выбрать, в какой поселиться.
Монтейн неожиданно развернулся и выбросил вперед сжатый кулак. Кали уклонился:
– Нет, только не по носу! – и мигом принял боксерскую стойку.
Монтейн отступил.
– Слушай, ты же граф, в конце концов! – воскликнул он обиженно. – Если б я был графом, богатым и знатным, да пусть даже с этой дуэлью… сакральной… я бы так себя не вел.
– А как?
– А я знаю? Не так! Ты бы в мою шкуру влезть попробовал!
– А что у тебя за шкура?
– Нищий. Безродный. И никаких перспектив! У моего отца было именьице, да только он его пропил-прогулял еще до моего рождения. Он на фермерской дочке женился, так мы у деда-фермера жили в приживалах. Так ведь и к фермерской работе меня не подпускали – как же, дворянский гонор, нельзя! Разве что в конюшне: коневодство – благородное занятие, это можно. Я у тебя только грумом мог бы служить, и то вряд ли, потому что у меня никаких рекомендаций нет. И все, что я умею, – это за лошадьми ухаживать, да стрелять, да в карты играть!
– А Политех?