Кодекс

Из хижины, хромая, вышел Филипп. Его нога все еще была перебинтована, во рту он держал трубку. Он доковылял до костра и сел у огня. И, наливая в кружку заваренный Бораби чай, заметил:

— Нашего индейца стоило бы поместить на обложку «Нэшнл джиографик».

К ним присоединился Вернон и неуверенно устроился на бревне.

— Вернон, кушать! — тут же засуетился Бораби и сунул ему в дрожащие руки кружку с супом. Вернон принял еду и пробормотал благодарность.

— Добро пожаловать в страну живых, — рассмеялся Филипп.

Брат не ответил. Он был еще очень слаб и бледен. Смахнул пот со лба и проглотил очередную ложку супа.

— Итак, вот мы и собрались, — буркнул Филипп. — Трое его сыновей.

Том заметил, что в голосе брата появилось раздражение. В костре рассыпалось искрами полено.

— И во что же такое нас втравили по его милости? По милости нашего старика. Предлагаю за него тост! — Филипп осушил кружку с чаем.

Том присмотрелся к нему: Филипп поправлялся на удивление быстро. Его еще недавно мертвые глаза ожили — ожили от гнева.

Он огляделся:

— И что теперь, братья мои?

Вернон пожал плечами. Его лицо посерело и осунулось, вокруг глаз обозначались темные круги. Он влил в рот новую ложку супа.

— Уберемся восвояси, поджав хвосты, и позволим Хаузеру присвоить Липпи, Моне, Брака и все остальное? Или пойдем на Серро-Асуль, где, не исключено, кончим тем, что наши кишки развесят по кустам? — Филипп помолчал и снова раскурил трубку. — Такой выбор стоит перед нами.

Никто не ответил, и он окинул взглядом каждого по очереди.

— Я задаю серьезный вопрос, — продолжил Филипп. — Собираетесь ли вы закрыть глаза на то, как распоясался этот жирный Кортес, который вот-вот завладеет нашим имуществом?

Первым поднял глаза Вернон. Болезнь оставила на его лице отпечаток, голос звучал слабо:

— Ответь на свой вопрос сам. Это ведь ты привел сюда Хаузера.

Филипп холодно посмотрел на брата:

— Я полагал, что эпоха взаимных упреков прошла.

— А на мой взгляд, только начинается.

— Перестаньте, — оборвал их Том, — здесь не время и не место ссориться.

Вернон повернулся к Тому:

— Филипп притащил сюда этого психопата и должен за это ответить.

— Я действовал с добрыми намерениями. Понятия не имел, что этот Хаузер окажется таким монстром. И я уже ответил за свой поступок. Взгляни на меня!

Вернон покачал головой.

— Раз никто не желает брать вину на себя, значит истинный виновник — наш отец, — продолжил Филипп. — Неужели никто из присутствующих хотя бы чуточку не злится на него? Это благодаря ему мы чуть не погибли.

— Он хотел испытать нас, — возразил Том.

— Ты его защищаешь?

— Стараюсь понять.

— Я его прекрасно понимаю. Эта идиотская экспедиция на поиски гробницы — очередное испытание из числа многих. Вспомните спортивных тренеров, инструкторов по лыжам, уроки истории искусства и верховой езды, музыки и шахмат, увещевания, назидания и угрозы. Вспомните дни, когда мы приносили из школы отметки. Он всегда считал нас неисправимыми кретинами. Взять хотя бы меня: тридцать семь лет — и все еще преподаватель в колледже. Ты, Том, лечишь лошадей в Юте. Ты, Вернон, потратил лучшие годы жизни, распевая песенки со всякими браминами.

Бораби поднялся на ноги. Он проделал это с такой осмотрительной неторопливостью, что все замолчали.

— Нехороший разговор.

— Тебя, Бораби, это не касается! — отрезал Филипп.

— Прекратить нехороший разговор.

Филипп не обратил на него внимания и продолжил, обращаясь к Тому:

— Отец мог завещать нам свои деньги, как все нормальные люди. Или выбросить их. Отлично, я бы пережил. В конце концов, это его деньги. Но он придумал, как помучить нас ими.

Бораби ожег его взглядом:

— Заткнись, брат! Или я хлестать тебя по заднице.

— Мне все равно, что ты спас нам жизнь, — оборвал его Филипп. — Не лезь в наше семейное дело! — На его лбу запульсировала жилка.

Том ни разу не видел брата в таком состоянии.

— Слушать меня, мой маленький брат! — Бораби распрямился во весь свой небольшой рост и сжал кулаки.

Последовала недолгая пауза, и вдруг Филипп расхохотался. Он содрогался, тряс головой, и его тело обмякло.

— Господи! Этот парень не шутит.

— Мы все взвинчены, — начал успокаивать его Том. — Бораби прав: здесь не место спорить.

— Вечером мы говорить об очень важном, — заявил индеец.

— О чем? — спросил Филипп.

Бораби повернулся к кастрюле с супом, и его раскрашенное лицо сделалось непроницаемым.

— Увидите.

48

Льюис Скиба откинулся в кожаном кресле в своем обитом деревянными панелями кабинете и развернул газету на колонке редактора. Попытался читать, но отвлекали доносившиеся из другого конца дома всхлипы и вопли кларнета, на котором учился играть его сын. Со времени последнего звонка Хаузера прошло почти две недели. Он явно с ним играл и держал в неведении. Или что-то случилось? Он… что-то уже сделал?