Код власти

Ларри немедленно икнул. Икота на нервной почве в их семье была наследственной, по материнской линии. Помнится, дед Томаззо, мамин отец, кричал, что это «от дурацких пожирателей овсянки», на что бабушка Элизабет бесстрастно заявляла, что «сия дурная привычка, вне всякого сомнения, могла быть унаследована только вместе с не менее дурной кровью», – и с вызовом смотрела на деда, который немедленно уносился из комнаты, ругаясь под нос по-итальянски.

– Так вот, на мой взгляд, ничего дурного в том, что человек не хочет посещать школу, нет. Но только в том случае, если этот человек занимается самообразованием. А что касается твоей страсти к путешествиям и приключениям, так один древний ученый, его звали Маркс, говорил: «Страсть – это энергично стремящаяся к своему предмету сущностная сила человека». Впрочем, тебе пока не понять.

То ли Ларри всерьез задело это «тебе пока не понять», то ли сама личность прадеда оказала такое влияние, но уже на следующий день он взялся за учебу под его руководством. И почти сразу же прадед сумел направить его страсть в нужное русло: он познакомил его с азами древней истории и археологии. И вскоре мальчик понял, почувствовал – ВОТ ОНО! То самое! ЕГО! Правда, выяснилось, что для занятий настоящей, серьезной археологией нужно знать еще целую кучу всякого-разного. И не просто знать, но и иметь на руках аттестат, так как будь ты хоть семи пядей во лбу, а без наличия аттестата с тобой все равно никто не станет даже разговаривать.

О, как же радовалась мать, когда Ларри сам подошел к ней с просьбой переговорить с директором, чтобы он разрешил ему сдать экзамены экстерном. Радовался и отец – наконец-то у сына появилась хоть какая-то реальная цель в жизни! Хотя лично он, конечно, предпочел бы видеть его пилотом. Радовалась бабушка: внук все более и более становился похожим на «правильного», хорошо воспитанного мальчика. Радовался дедушка Томаззо: в присутствии многоуважаемого Максимилиана даже его супруга стала намного более покладистой. Не очень радовался только сам прадед Максимилиан: проживший долгую жизнь старик чувствовал, что что-то пошло не так. Вроде бы и способности у мальчика недюжинные: в течение года нагнал всю пропущенную школьную программу, а за второй – изучил программу за два следующих класса. Да и археологией заинтересовался на полном серьезе, но что-то не давало ему покоя. Вот только что? Так и не сумев этого выяснить, старик махнул рукой.

Таинственное «что-то» всплыло только десять лет спустя, когда мальчик закончил археологический факультет, отучился в магистратуре – и пустился в «свободное плавание». К счастью, прадед до этого момента не дожил, благополучно скончавшись на сто десятом году жизни. Умер он в тот самый день, когда внучатая невестка зачитала ему сообщение от Ларри: «Дед, ура, я поступил с высшим проходным баллом!»

Загадка оказалась в том, что Ларри не интересовала археология как наука. Он не был способен проводить долгое время в четырех стенах, рассортировывая и описывая найденные предметы, а при необходимости восстанавливая их. Ему не интересно было строить предположения, подтверждая их находками или – с помощью тех же самых находок – опровергая уже устоявшиеся теории. Даже полевая работа на раскопах притягивала его постольку-поскольку: археологической лопатке и кисточке он предпочитал более грубые, но эффективные методы извлечения артефактов минувшего из многолетнего плена. Им владел азарт. Азарт первому попасть в гробницу, заброшенную библиотеку, затерянный музей, сотню лет назад позабытый и разрушенный армейский склад. Именно первому – раньше «официальных» археологов, которые, вместо того чтобы полагаться на интуицию, по сто раз все проверяют и перепроверяют. Первому найти и первому же и вынести все ценное или просто представляющее для него хоть какой-то интерес. Вынести – и выставить на каком-нибудь виртуальном аукционе, с удовольствием наблюдая, как мучаются «буквоеды от науки»: и сами достать не сумели, и купить не могут. Откуда у научных учреждений такие деньги, как у владельцев частных коллекций, людей, зачастую совершенно не разбирающихся «в предмете», но готовых выложить любые деньги за вещь, не представляющую абсолютно никакой исторической ценности? Выложить любые деньги просто затем, чтобы этой вещью не завладел кто-то другой. Ох, как же он презирал и ненавидел этих зажравшихся, набитых деньгами частников-непрофессионалов!.. Впрочем, Ларри зачастую снимал свой лот и анонимно пересылал его в заинтересовавшийся музей или институт. Делал ли он подобное просто от широты души или это помогало ему уважать самого себя? Пожалуй, этого он и сам не мог бы сказать – скорее всего, и так, и эдак….