Код розенкрейцеров

– Ха! Где? Да в постельке у сестрицы. Волосы твои на подушке наверняка остались. Или еще какие знаки… – Он хохотнул. – На простыне, например. Не пожалею простыню. Это очень действенное средство. Сразу охоту отбивает. Ты понял, о чем я. Не буду произносить матерные слова, если ты не велишь. Ну а если по правде говорить… Зачем тебе? Любопытно? Ах, любопытно?! – заорал паралитик. Его ирония вдруг пропала. Глазки свирепо блеснули, лицо исказила гримаса, одновременно злая и тоскливая. – Ну так погляди!

Он кое-как сдернул с плеч пижамную куртку.

– Гляди, гляди… – вот она – власть, вот оно – могущество!

Валера растерянно смотрел на судорожно гримасничающего паралитика. Куда смотреть, на что?

– Возьми подсвечник! – скомандовал Станислав. – Посвети мне на спину.

Валера поднял подсвечник и поднес к спине паралитика. Язычки пламени шевельнулись, свечи чуть заметно затрещали. Света было явно недостаточно, но Валера тем не менее хорошо разглядел, что верхняя часть спины и плечи паралитика покрыты шрамами вроде бы от ожогов. Имелись здесь и следы от ударов – длинные красные полосы.

– Что это? – удивленно спросил Валера.

– А то!.. Как все делается? А очень просто. И очень больно.

ГЛАВА 12

Он бежал куда глаза глядят, не разбирая дороги. Ночные улицы казались бесконечным лабиринтом, из которого нет выхода. Темные громады домов, тусклые уличные фонари, мечущиеся возле них черные бабочки – все смешалось в один огромный сумеречный клубок, опутавший своими липкими нитями его – Коломенцева.

Еще пару часов назад Игорь Степанович был вполне нормальным человеком, пусть не молодым, но еще полным сил, а главное – желания жить. И вдруг такой роковой оборот. Как? Почему? Неужели столь внезапное крушение случайно?

Сначала жутчайший в своей нелепости эпизод в булочной, затем граничащая с фарсом попытка самоубийства, еще более нелепая и позорная. Даже столь простой вещи он исполнить не сумел. А чего он вообще добился? Что сделал полезного? Даже семьи не завел, не оставил после себя потомства. Все напрасно, все гниль и чушь!

Всю жизнь он переезжал с места на место, так и не пустив нигде корней.

Коломенцев остановился, потому что просто не мог бежать дальше, присел на какой-то парапет и, тяжело дыша, уставился в темноту. Ему казалось, что оттуда, из сумрачной мглы, за ним следят чьи-то неотступные глаза, смотрят рассудочно и строго, словно взвешивая все его поступки. Зачем он вернулся сюда, в непостижимую до сих пор страну, которую он привык считать своей родиной… Родина ли она ему? Всю жизнь он скитался по миру, повидал разные страны и смутно осознавал, что понятие «родная земля» выдумано чудаками, не сумевшими найти своего места в жизни, своей ячейки, раковинки, в которой можно закрепиться и мирно существовать, не помышляя о большем. Чего было проще – найти свой маленький уголок уюта, так нет же: его – как перекатиполе – носило ветром из страны в страну.

Родина всегда представлялась ему в виде пожелтелых березок под низким сереньким небом. На пригорке обязательно должны виднеться купола церквушки, а еще дальше – покосившиеся соломенные крыши. Это Родина!

Конечно, он понимал, что страна изменилась, что невероятные потрясения разметали в пыль эти березки, купола и соломенные крыши. Впрочем, березки остались.

Поначалу, когда он только приехал, ему казалось – наконец-то он дома. Но чем дальше он жил в этой стране, именуемой СССР, тем больше понимал, что приехал вовсе не домой, а иллюзорная мечта на деле оказалась чем-то средним между свинарником и котельным заводом.

Коломенцев, правда, подозревал, что его фантазии так и останутся фантазиями, что прошлого, того прошлого, с уютом тихих усадеб, малиной со сливками, вечерами за большим столом, на котором стоит лампа с зеленым абажуром, неспешными разговорами о тяжелой участи народа, о революционном пути, о бездарности царя Николашки и его убогих министров уже никогда не будет. И поэтому он придумал себе цель, ради которой стоило возвращаться.

Он не соврал, когда рассказывал Олегову о том, что мистика была его давним и серьезным увлечением. Возможно, окружающим это занятие казалось по меньшей мере странным, если не сказать – глупым, но Коломенцева меньше всего интересовало мнение окружающих. Пусть смешно, пусть глупо, но это часть его жизни и, кроме всего прочего, придает его существованию смысл. О Тихореченске Коломенцев узнал довольно давно. Собственно, не о существовании самого города, а о связанных с ним легендах. Впервые эти неясные слухи выплыли, когда Игорь Степанович занимался поисками материалов о Сен-Жермене. В тот момент Коломенцев и сам бы не смог четко сформулировать, зачем взялся за эту тему. Скорее всего подтолкнул его Пушкин. В который уже раз Коломенцев перечитал «Пиковую даму» и задумался: а что, собственно, он знает о Сен-Жермене, передавшем графине секрет трех карт… Он начал изыскания без определенной системы, но довольно скоро увлекся и собирался даже написать исследование о таинственном графе.