Код розенкрейцеров

А что же происходило с другим действующим лицом нашего повествования, с тем самым Егором Олеговым, о котором столь заинтересованно расспрашивала Катя? В тот самый день, когда Коломенцев и Валек пережили невероятную опасность, историк спозаранку отправился в библиотеку. С чего это его потянуло в сей очаг культуры? А вот с чего. Измена жены – да еще с кем! – со стариком, – потрясла аспиранта кафедры истории КПСС до глубины души. Более того, ну повинись перед ним Людмила, ну хотя бы соври, что стала жертвой насилия, ему было бы много легче. Но неверная жена обставила все так хитро и подло, что выходило – он, именно он – виновник ее непристойного поведения. «Черствость, холодность, занудство…» – припомнились ему слова жены. Это он-то зануда?! Бред! Если бы он был занудой, разве тянулись бы к нему дети? Ведь они его любят: и Танечка, и особенно Васька. Мальчишка льнет к отцу. При воспоминании о детях на глазах Олегова выступили слезы. «И какова?! – Он снова вернулся к поведению жены. – Сразу же заговорила о разводе. Если вот так, без прелюдий, без оправдания, значит, не любит! А в свое время сколько слов… Все лгала!..» Так угрюмо размышлял историк, в одиночестве пребывая в пустой квартире. У него и мысли не рождалось вернуться на дачу. Все кончено! Любовная лодка… – ну и так далее.

Кроме того, к горечи утраты добавилась и постоянная изжога от потребляемой в больших количествах консервированной пищи. В основном подобной пищей являлись различные виды рыбы в томатном соусе, как то: килька в томатном соусе, лещ в томатном соусе, щука в томатном соусе и даже сом в томатном соусе. Все это запивалось чаем, то дегтярно-черным, то жиденьким, напоминающим по цвету прокисшее пиво. К сожалению, историк не умел рассчитывать количество заварки. Но Олегов мужественно переносил томатно-рыбную диету, вспоминая слова неверной жены: «Только и слышно: поесть, поесть…»

«Лучше я скончаюсь от избытка фосфора в организме, чем явлюсь на поклон в Забудкино», – размышлял он без тени юмора. Однообразное меню еще кое-как было можно перенести. Но как перенести одиночество?! Жара, пыльный город увеличивали дискомфорт.

Лучшее спасение от скуки – работа, вспомнил историк чье-то изречение. Не начать ли заниматься давно заброшенной диссертацией? Но институтская библиотека, как он уже убедился, не работала. Придется сходить в «публичку».

Егор отыскал в куче нестираного белья более-менее чистую рубаху, критически оглядел мятые брюки, решив, что сойдет. Носки по случаю жары он решил не надевать. Прикрыл лысину соломенной шляпой и отправился в путь.

После уличного зноя прохладные залы библиотеки навевали мысль об оазисе. Эх, если бы поселиться прямо здесь – грустно размышлял Олегов – рядом с величайшими творениями человеческого духа. То-то было бы покойно! Однако библиотеки пока еще не были приспособлены для проживания отдельных индивидуумов. Нетвердой поступью он вошел в читальный зал. Здесь не было ни души. Олегов достал из кармана длиннейший список литературы, подошел к стойке выдачи книг и громко кашлянул.

Из недр хранилища выплыла приятная старушка, которую аспирант тотчас же узнал. Это была милейшая Марта Львовна, та добрая женщина, которая помогла ему в прошлый раз выйти на след подлеца-мукомола. Лучше бы она этого не делала.

– Добрый день, – приветствовала она Олегова. – Как поживаете? Удалось ли что-нибудь разузнать?

– Это вы о чем?

– Да об Игоре Степановиче. Ведь в прошлый раз вы интересовались оккультной литературой. Я вас хорошо запомнила и направила к нему – к Коломенцеву.

– На мое несчастье, – неожиданно для себя признался Егор.

– А что случилось? Да на вас лица нет!

– Ох! – вздохнул Егор. – За это время столько всего произошло.

– Да неужели? А я ничего не слышала.

– Откуда вам-то услышать. Впрочем, это не имеет никакого значения.

– Да как же не имеет?! Я вот вижу, вы не в себе. И чувствую, вроде и моя вина в этом есть. По вашему не особенно любезному тону. Так уж поясните, если это, конечно, возможно.

Олегов сорвал с головы шляпу и нервно закомкал ее в руках.

– Не знаю, как и начать…

– Не тушуйтесь. Расскажите все как есть, облегчите душу. Я отчетливо вижу, вы страдаете.

– Понимаете, – сбивчиво заговорил Егор, – я пошел… Нет. Не с этого. Мы вместе… Опять не то! – Он сглотнул слюну и всхлипнул.

– Да вы, сударь, вовсе не в себе. Пойдемте со мной, сюда, за стеллажи. Идемте, не стесняйтесь. Здесь и посидим, никто мешать не будет. Поведаете мне все, что с вами случилось.

Старушка взяла Егора за руку и как ребенка повела его за собой в глубины книжного царства. Он покорно следовал за ней, в глубине души осознавая, что давно пора с кем-нибудь поделиться своим горем.

Марта Львовна привела его в какой-то крошечный закуток, где было совершенно темно, усадила за столик, зажгла лампу под зеленым абажуром и уселась рядом.

– Рассказывайте! – настойчиво сказала она, продолжая сжимать ладонь историка.

– Мне изменила жена, – просто сказал Егор.

– Что вы?! – всплеснула пухлыми ручками библиотекарша. – Не могу поверить.

– Да вы же ее не знаете! – вырвалось у Егора.