Код предательства

Сколько нежности, тепла и заботы подарила ему супруга, пока происходил процесс заживления раны! Несмотря на то, что в эти дни, в силу своих производственных обязанностей, много посторонних людей брали у Кости в руки то, что полагалось только ей одной. Это - хирург, который зашил разорванное место. Это медсёстры, которые делали Косте ежедневные перевязки, а потом – физлечение и массаж. Целый месяц Косте пришлось ходить на улицу Перова, засовывать член в специальный аппарат, где его просвечивали для скорейшего выздоровления недавно открытыми лучами. Этот прибор параллельно опробовали на мышах. И ещё научный сотрудник Раюшечка несколько раз, при помощи своего рта, осторожно брала у Кости для экспериментов образцы спермы. Говорила, что иначе нельзя, потому что швы ещё толком не зарубцевались.

А потом они зарубцевались. Внешне выглядело, будто хирург провёл на Косте свою первую операцию. Так оно и было, но хирург объяснил наличие многочисленных узлов и даже хрящей действием полезных лучей. Смотреть было страшно. С такими членами выпускают из больниц вурдалаков в американских фильмах. Костя увидел себя в зеркале – расстроился, даже захотел пойти на пластическую операцию. И уже заодно, чтобы не просто исправили, а сделали, как у Шварценеггера или у Ларса фон Триера.

Но жена оказалась против. Ей понравилось.

ИХ ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА

Когда мне было тринадцать лет, я в один день лишил невинности троих девушек. Девочек. Сказать по правде, я мало понимал тогда степень значительности, серьёзности происходившего. Всё было, как игра. Детская игра.

Мы жили в маленьком совхозе, близ города Актюбинска. Совхоз выращивал овощи, и было у него ещё стадо молочных коров. Летом, два раза в день, на пастбище уезжала машина с доярками. Кто-то из взрослых предложил нам увлекательное путешествие: съездить на дойку, попить парного молочка, искупаться в самой тёплой в мире речке Илек.

А нас было четверо друзей-приятелей: я, Наташка, Валька и Надька. Жили по соседству. Ровесники. Наташка, правда, на год моложе. Дрались, играли вместе, чуть не с пелёнок. Даже пробовали материться. У девчонок получалось лучше, поэтому я не употребляю, любимых московской интеллигенцией, выражений и по сей день. Так сказать, комплексую.

Дорога к пастбищу запомнилась сонной, почти мгновенной. Нас укачало на фуфайках, разбросанных в кузове грузовика для мягкости. Только одна остановка в пути: в Актюбинске, у железнодорожной пекарни. Шофёр дядя Федя принёс и передал в кузов дояркам охапку пахучих и тёплых буханок хлеба. Потом, уже там, на дойке, мы пили парное молоко вприкуску с этим хлебом, посыпанным солью. Мы тогда, к вечеру, уже стали другими. Я – мужчиной. А Валька, Надька и соплячка Наташка – женщинами.

Грузовик остановился, и мы проснулись. Оттого, что перестал трясти, тарахтеть автомобиль. Оттого, что сухо, пронзительно стрекотали кузнечики и пели разные птички вместе с жаворонками. Доярки поспрыгивали с кузова на землю, пошли настраивать свои дойные механизмы.

Мы спросили у дяди Феди, где речка и побежали на речку. Взрослые не боялись отпускать нас одних: в летнее время воды в нашем Илеке воробью по колено. Нет. Журавлю. Ведь мы там могли плавать, отталкиваясь от песочного дна и даже чуточку нырять.

Кто – то из нас предложил купаться голышом. Как мне кажется, одна из моих девочек-матерщинниц. Они потом говорили, что это я, бесстыдник. Против оказалась только Надька: стеснялась рёбрышек своих, да косточек. Стянула с себя самодельные деревенские трусики и побежала в речку в длинноватом – на вырост – ситцевом платьице. У полненькой Вальки под платьем оказались вспухшие грудки. Тайком я всё взглядывал на эту диковину. Валька и позвала меня в речку играть в «лодочку». Простая, всем доступная, игра. Особенно хороша на мелководье, при небольшом течении.

Я вошёл в речку, присел, и воды мне стало по грудь. Валька, повернувшись ко мне лицом, села верхом ко мне на колени. Если теперь обоим потихоньку отталкиваться ногами от дна, и грести руками, получится «лодочка». Мы стали отталкиваться, и нас тихо, легко понесло тёплым течением. И почему бы так и не поплавать – действительно, хорошая игра. Но у меня вдруг возникли некоторые помехи, осложнения. Дело в том, что мой мальчишеский отросточек, безобидный и мягкий, всё время прижимался к Вальке. И на куда-нибудь к спине, затылку или шершавой пятке, а к вязкой безволосой складочку меж распахнутых девчачьих бёдер, которая, благодаря такой замечательной игре, всё время меня касалась. Я почувствовал, что у моего уступчивого, добродушного дружка, появились признаки агрессии: он стал расти и твердеть…Сейчас я бы уже знал, что делать. А тогда я застеснялся. Я сказал Вальке, что хочу немного поплавать один и пошёл отвлекать, остужать в воде, своё разбухшее чудо. При этом двигался почти ползком: опасался , что встану из мелкой воды, и Валька увидит мою метаморфозу.