«Я первая и последняя. Меня чествуют и презирают. Я проститутка и святая. Я жена и девственница. Я (мать) и дочь. Меня зовут Софией (мудростью) греки и Гносисом (знанием) иностранцы. Я та, чей образ велик в Египте, и я та, образа которой нет у иностранцев. Я есть она, чья свадьба грандиозна, и я не взяла себе мужа… Я знание и невежество… Я бесстыдна; Я стыдлива. Я сила, и я страх… Я глупа, и я мудра… я безбожна, и я та, чей Бог велик»[107].
Здесь выражена вся парадоксальная натура Первичной богини и суть самой эмоции, это праздник иррационального и противоречивого и приглашение к интеллектуально невозможному, как в дорогу к Богу. Здесь имеется также заявление о важности женского в Египте — «Я та, чей образ велик в Египте, и я та, образа которой нет у иностранцев». В Египте концепция могущественной женщины процветала как нигде в мире того времени, — но, как всегда, среди людей обеспеченных. Была ли она из Таричеи, Магнолума или еще из какого-то более далекого города, но независимая Магдалина, привыкшая к египетской открытости, должна была испытывать огромные трудности с ограниченными и реакционными галилеянами.
Гностики использовали парадоксальную метафору в виде одного из наиболее неприятных символов — физическую форму гермафродита, имеющего оба набора сексуальных особенностей в одном теле, представляя божественный «моj Бога с посвященным, а также соединение в одной личности разделенных «я» — равных, но противоположных полов. Гермафродит для гностиков и для других еретических групп, таких как более серьезные и мистические схимики, представлял собой не более и не менее как человеческое совершенство. Разве это совпадение, что ум Леонардо не оставляли гермафродиты и его блокнот наводнен соответствующими зарисовками? Как мы убедились по едва прикрытым образам и символам картин, Леонардо да Винчи не испытывал по отношению к Святому семейству ничего, кроме презрения, избрав объектом особенно злобных нападок Деву Марию — однако, как кажется, с великим уважением относился к Марии Магдалине и Иоанну Крестителю. Возможно, Леонардо имел доступ к каким-то древним гностическим текстам или, меньшей мере, к тайным преданиям (хотя, несомненно постарался навести на них собственный глянец). Интересно, что на плакате французских розенкрейцеров Леонардо изображен как «Хранитель Грааля», то есть вершитель священных тайн еретиков. Что знал Леонардо и наследия гностиков? Как он узнал, что Мария Магдалина была не просто «koinonos» Иисуса — кстати, слово мvжского рода — но также и его «правой рукой»? Вопрос связан с собственной силой Марии Магдалины и подразумевает вероятность того, что великие — и подлинные — секреты выжили в Европе в еретическом подполье.
Кто и как подал еретикам идею, что женщины могут проповедницами и крестителями? Напрасно вы будете искать намеки на это в Новом Завете, который только идивает иудаистский культурный и религиозный взгляд на место женщины в жизни общества. Карен Армстронг пишет о иудаистских законах о чистоте в своей книге «Конец молчания: женщины и сан священника» (1993):
«Если доводить анализ до логических выводов, эти законы о чистоте практически выводят женщин за пределы еврейского народа. Это великолепно иллюстрирует Храм, который был завершен во время Христа. Храм определял различные градации святости в виде ряда концентрических кругов. В центре была Святая Святых, куда мог входить только первосвященник один раз в год в День Искупления. Перед Храмом был двор священников, куда не было доступа простым людям. Его окружал двор для всех остальных иудеев, далее шел двор женщин, а за ним место для гоев — неевреев. Во время менструации или ритуальной нечистоты после рождения ребенка женщине не позволялось входить в женский двор, и она официально оказывалась в той же категории, что гои»[108].