Код Бытия

Дорога все время шла вверх, и, когда Ласситер увидел на стене рядом с массивной деревянной дверью овальную вывеску, он уже едва дышал. На вывеске яркими буквами было начертано:

Пансион «Акила»

Ласситер не верил собственным глазам. Пансионы обычно весьма скромные заведения, но «Акила» помещался в элегантном здании – своего рода небольшом дворце.

На резной двери имелась пластинка с надписью «Входите», что Ласситер не преминул сделать, вступив в большой с мраморным полом вестибюль, не изуродованный избытком мебели. Пара гобеленов на стенах, черный сверкающий рояль и несколько старинных восточных ковров на полу. За массивной деревянной стойкой, совершенно пустой, если не считать металлической подставки для открыток и регистрационной книги, восседал мужчина лет пятидесяти в темно-синем блейзере с золотым гербом. Он был почти по-театральному красив.

Ласситер, все еще тяжело дыша, подошел к столу. В ребрах пульсировала боль.

– Джо Ласситер, – сказал он, безуспешно подыскивая итальянский эквивалент слова «резервировать», но человек за стойкой неожиданно заговорил по-английски.

– Ах да. Добро пожаловать в «Акилу», – произнес он с британским акцентом. – У вас еще есть багаж? Я мог бы послать за ним Тонио.

– Вы говорите по-английски? – не выдержал Ласситер.

– Да… в некотором роде. Вообще-то я англичанин по происхождению.

– Простите. Я просто очень удивился.

– Вы в этом не одиноки. Большинство удивляется. В Монтекастелло родной язык я слышу не часто, хотя летом к нам заезжают гости, навещающие Кьянтишир.

– Тоскану? – рассмеялся Ласситер.

– Именно. Тогда здесь слышен только английский, особенно в августе. А в январе…

Он сделал паузу, давая возможность Ласситеру объяснить, почему тот появился в Монтекастелло в столь неурочное время. Ласситер ответил ему улыбкой, но промолчал.

– Что ж! Если вы распишетесь в журнале регистрации и отдадите мне на несколько часов паспорт… Я провожу вас в вашу комнату.

Он перевернул регистрационную книгу и передал Ласситеру ручку. Какая удача, что этот человек говорит по-английски! Он может знать о клинике Барези и возглавлявшем ее человеке. Но прежде всего Ласситер хотел принять душ и немного подумать.

Он проследовал за мужчиной, настоявшим, чтобы нести его чемодан. На стенах широкого коридора были развешаны канделябры в виде орлов из кованого железа. Каждый крылатый хищник держал в когтях по толстой белой свече.

Комната оказалась просторной, с очень высоким потолком и антикварной мебелью. Указав на древний, изъеденный жучком шкафчик, мужчина произнес:

– В нем вы найдете телевизор.

Каким бы старым ни казался номер, в нем стояли новейшие радиаторы отопления и имелась наисовременнейшая ванная с мраморным полом, полкой для подогрева полотенец и махровым белым халатом.

– Я вижу, вы удивлены, – сказал человек.

– Скорее, счастлив, – ответил Ласситер.

Мужчина слегка склонил голову и раздвинул шторы, закрывавшие французские двери, ведущие на крохотный балкончик. Они оба переступили порог. Уже стемнело, и лишь на западе остался слабый фиолетовый мазок.

– В такую ясную ночь, как сегодня, отсюда можно увидеть Перуджу, – сказал красавец бритт, указывая на туманное зарево вдали. – Вон там.

Они вернулись в комнату, и хозяин пансионата направился к дверям. После некоторого колебания он произнес:

– Если вам потребуется факс или копировальный аппарат, то они у нас, естественно, имеются. В этой черной сумке находится компьютер, а внизу рядом со столом вмонтирован стабилизатор напряжения. Кроме того… – Он снова замялся. – Вы будете ужинать? Честно говоря, лучшего места вам не найти, если, конечно, вы не желаете отправиться в Тоди или Перуджу. Мы подаем в восемь.

– Звучит весьма привлекательно.

Когда они покончили с закуской, Ласситер довольно много узнал о Найджеле Берлингейме – том красавце, который его регистрировал, и его компаньоне Хью Кокейне. Хью было под пятьдесят, и он был настолько же невзрачен, насколько красив Найджел. Долговязый и неуклюжий, он целиком состоял из носа, ушей и жиденькой шевелюры.

Парочка оказалась оксфордскими геями, приехавшими в Италию в шестидесятых годах, чтобы писать… картины.

– По правде говоря, – весело заметил Хью, – мы были преотвратными художниками. Ты согласен, Найдж?

– Ужасающими.

– Зато мы нашли друг друга.

Некоторое время они обитали в Риме, а затем, когда отец Найджела умер от апоплексического удара, они приобрели виноградник в Тоскане.

– По-моему, это замечательно.

– Это было еще хуже, чем живопись, – усмехнулся Найджел.

– Ужасно пыльно, – дополнил Хью.

– И потно…

– А москитов помнишь?

– Еще бы, с зубами как битое стекло.

– Гадюки? – уточнил Ласситер.

– Ужасные твари, – ответил Хью. – Со смертельным укусом. И если бы они только ползали по земле… Так нет же, они забивались в лозы. Сборщики урожая страшно боялись. Ты помнишь, Найдж?

– Помню.