Кочевая жизнь в Сибири

Мы замечательно проехали первые восемнадцать верст, как вдруг Вьюшин, ехавший впереди, остановился так резко, что чуть не перелетел через голову лошади, и издал уже знакомый крик: «Медведи! Два медведя!». Медведи, а это точно были они, пробирались по берегу примерно в четверти мили впереди нас; как они попали в такое отчаянное положение, в котором они неизбежно должны были утонуть в течение двух-трёх часов, мы не могли понять.

Впрочем, нам было все равно, потому что медведи были там, где должны были проехать мы. Кто-то для кого-то должен стать завтраком! Ни уклониться, ни объехать мы не могли, так как скалы и море оставляли нам только узкую тропинку. Я зарядил один патрон в винтовку и ещё дюжину положил в карман, Вьюшин загнал пару пуль в двуствольное охотничье ружьё, и мы крадучись пошли вперёд, прячась за скалы, чтобы, если удастся, выстрелить в них, прежде чем они нас увидят. Мы были уже почти на расстоянии выстрела, когда Вьюшин вдруг с громким смехом выпрямился и крикнул: «Люди!». Выйдя из-за скалы, я отчетливо увидел, что это люди. Но как они сюда попали?! Два туземца, одетые в шубы и штаны, приближались к нам с отчаянными жестами, крича по-русски, чтобы мы не стреляли, и держали в руках что-то белое, похожее на флаг перемирия. Как только они подошли достаточно близко, один из них, в котором я узнал камчадала из Лесной, с низким поклоном протянул мне мокрый грязный клочок бумаги. Это были посланцы майора! В душе возблагодарив Бога за то, что другая сторона в безопасности, я разорвал конверт и торопливо прочёл: «Берег моря, 15 верст от Лесной, 4 октября. Выброшен на берег штормом. Возвращайся как можно скорее. С. Абаза».

Камчадальские гонцы вышли из Лесной всего на один день позже нас, но задержались из-за бури и плохой дороги и только накануне вечером достигли нашего второго лагеря. Не имея возможности перейти горы из-за снега, они бросили лошадей и попытались добраться до реки Шаманки пешком по морскому берегу. Они не рассчитывали сделать это за один прилив, но намеревались укрываться в скалах во время прилива и продолжать путь, как только отступающая вода обнажит берег. Времени на объяснения не было. Прилив будет быстрым, а мы должны пройти ещё двенадцать миль за час или потерять лошадей. Мы посадили усталых мокрых камчадалов на двух запасных коней и снова пустились галопом. По мере приближения к оврагу ситуация становилась всё более тревожной.

К выступающим вперёд утесам вода подбиралась всё выше и выше, и в нескольких местах до их подножий уже долетали брызги и пена прибоя. Минут через двадцать берег станет непроходимым! Наши лошади держались безупречно, а до ущелья уже совсем недалеко – за ещё одним выступающим утесом. Волны уже начинали разбиваться о его подножье, когда мы проскакали мимо по воде глубиной несколько футов и через пять минут натянули поводья у входа в ущелье. Это была нелёгкая гонка, но мы выиграли её с запасом всего каких-то десять минут, и теперь Лесная была от нас в менее чем шестидесяти милях к югу, за заснеженным горным хребтом. Если бы не здравый смысл и смелость нашего проводника, мы бы всё ещё барахтались в снегу где-нибудь в горах в десяти милях от Шаманки. Ущелье, по которому шла наша дорога, было загромождено массивными валунами, зарослями стланика и ольхи, и нам стоило ещё двух часов тяжёлой работы, чтобы прорубить по нему тропу.

Однако ещё до наступления темноты мы были у места нашего второго дневного лагеря, а около полуночи добрались до разрушенной землянки, где обедали пять дней назад. Измученные четырнадцатичасовой поездкой без еды и отдыха, мы не могли идти дальше.

Я надеялся получить что-нибудь поесть от посланцев-камчадалов из Лесной, но обнаружил, что их провизия была исчерпана ещё накануне. Вьюшин наскрёб горсть грязных крошек из пустого мешка для сухарей, поджарил их на сале, которое, я думаю, он взял с собой, чтобы смазывать ружьё, и протянул мне, но я, как ни был голоден, не мог есть эту тёмную жирную массу, и он разделил её с камчадалами.

Второй день езды без пищи был тяжёлым испытанием для моих сил, меня начала мучить сильная жгучая боль в животе. Я пытался успокоить её, поедая семена шишек кедрового стланика и выпивая много воды, но это не принесло облегчения, и к вечеру я так ослабел, что едва мог держаться в седле.

Часа через два после наступления темноты мы услышали лай собак в Лесной и через двадцать минут въехали в поселок, где тут же бросились к домику старосты и попали прямо на ужин к майору и Додду. Наша долгая поездка завершилась!

Так закончилась наша неудачная экспедиция в Шаманские горы – самое тяжёлое путешествие, которое я совершил на Камчатке.

Два дня спустя тревоги и лишения, перенесённые майором в пятидневной стоянке во время шторма на морском берегу, привели его к сильному приступу ревматизма, и мысли о дальнейшем продвижении вперед были оставлены.