Кочевая жизнь в Сибири

Поскольку никто ещё не выходил в море, не осмотрев корабль, мы с Бушем назначили себя в приёмную комиссию от нашей партии и направились к пристани, где стояло судно. Капитан, грубоватый американизированный немец, встретил нас у трапа и провел через весь свой маленький бриг от носа до кормы. Наш ограниченный опыт в морском деле не позволил бы нам вынести свое суждение о мореходности даже речной баржи, но Буш, с характерной для него наглостью и всезнайством, поучительно рассказал капитану о красоте «линий» (что бы это ни было) его судна, его великолепную парусность и о его конструкции в целом, – обсудил сравнительные достоинства простых и сдвоенных марселей, и новые запатентованные топенанты и риф-тали, и в целом продемонстрировал такое количество морских знаний, что оно не только полностью сокрушило меня, но и поразило даже капитана.

Я сильно подозревал, что Буш приобрел большую часть своих морских знаний из беглого прочтения «Навигатора» Боудича, который я видел лежащим на его столе, и тоже решил в частном порядке приобрести карманное издание «Морских рассказов» капитана Марриата, как только удастся сойти на берег, и в следующий раз сокрушить его своими запасами морской эрудиции. У меня было смутное воспоминание о том, что я читал что-то в романах Купера о флагштоках и кранбалках… а может, о флагбалках и кранштоках?.. Я не мог вспомнить, что именно, и, решив не позволять игнорировать меня как никчемную сухопутную крысу, взглянул на снасти и поделился несколькими очень общими замечаниями о юферсах и бизань-гике. Однако капитан быстро уничтожил меня, категорически спросив, видел ли я когда-нибудь бизань-гик с застопоренной фор-марса-реей на курсе бейдевинд?!

Я смиренно ответил, что, по моему непосредственному наблюдению, такого кошмара я бы и представить себе не мог, и когда он повернулся к Бушу с улыбкой соболезнования по поводу моего невежества, я стиснул зубы и спустился вниз, чтобы осмотреть кладовую. Здесь я почувствовал себя как дома. Длинные ряды консервированных продуктов, говяжьего бульона, сгущенного молока, пирогов и небольшого бочонка с причудливой надписью «Zante cur.»[7] вскоре успокоили мой взволнованный дух и убедили меня, что, без всякого сомнения, «Ольга» была надёжна, построена в передовом стиле кораблестроения и всецело годна для плавания.

Поэтому я подошел к Бушу, чтобы сказать, что тщательно и критически осмотрел судно изнутри и уверен в его несомненной способности выполнить возложенную на него задачу. Я не упомянул природу наблюдений, на которых основывался этот вывод, но он не стал задавать лишних вопросов, и мы вернулись в офис с благоприятным отчетом о качестве постройки, вместимости и оснащении нашего корабля.

В субботу, 1 июля, «Ольга» приняла на борт последний груз и была готова к отплытию.

Прощальные письма поспешно написаны, последние приготовления сделаны, и в девять часов утра в понедельник мы собрались на пристани Говард-стрит, где стоял паровой буксир, который должен был отбуксировать нас в море.

Толпа друзей собралась, чтобы попрощаться с нами. Пирс, пестревший яркими платьями и синей униформой, имел довольно праздничный вид в тёплых лучах калифорнийского утра.

Полковник Балкли передал нам последние наставления с пожеланиями здоровья и успехов, ироничные приглашения «приехать повидаться» были переданы нашим менее удачливым товарищам, остающимся на берегу, прозвучали просьбы прислать кусочек Северного полюса и образцы северного сияния вперемешку с советами по препарированию птиц и сбору жуков, и среди общей путаницы поздравлений, добрых пожеланий, предостережений, подтруниваний и слезных прощаний прозвучал пароходный колокол. Долл, живущий исключительно интересами своей любимой науки, порывисто схватил меня за руку: «До свидания, Джордж. Благослови тебя Бог! Не спускай глаз с наземных улиток и черепов диких животных!»

Мисс Б. попросила с мольбой в голосе: «Берегите моего дорогого брата!». Я пообещал заботиться о нём, как о своём собственном, и подумал о другой далекой сестре, которая, если бы она могла присутствовать здесь, сказала бы точно так же: «Берегите моего дорогого брата!». Размахивая платками и бесконечно повторяя слова прощания, мы медленно отошли от пристани и, проплыли к тому месту, где дрейфовала «Ольга», где нас перевели на маленький бриг, который в течение следующих двух месяцев должен быть нашим домом.

Пароходик отбуксировал нас за пределы бухты и отдал концы, а когда проплывал обратно, наши друзья с полковником во главе собрались тесной группкой на носу буксира и троекратно приветствовали «первую сибирскую исследовательскую партию». Мы ответили ещё тремя – нашим последним прощанием с цивилизацией – и молча всматривались в уменьшающийся пароходик, пока белый носовой платок, который Арнольд привязал к бакштагу, стал неразличим, и мы остались одни на длинных волнах Тихого океана.

Глава II

Плаванье по Тихому океану – Семь недель на российском бриге.