Кобзарь: Стихотворения и поэмы

Неожиданно, очень выразительно и весьма далеко от внешней красивости…

Конкретность, наглядность шевченковских образов просто поражают:

Пустыня, как цыган, чернела…

Мне не спалось, а ночь как море…

У раннего Шевченко очень часты народные, постоянные эпитеты — сине море, бiле личко, кapi очi, темный гай, бистрый Дунай, сизогрилий орел, чорнi хмари, вiтep буйний, високi могили, дуб зелененький, червона калина… Не следует понимать слова постоянный эпитет в отрицательном смысле, как нечто застывшее, как враждебный подлинному искусству трафарет. Постоянный эпитет — самое простое и обыкновенное определение, раньше всего приходящее в голову, — зачастую бывает самым могучим изобразительным средством. Александр Блок начинает свои «Двенадцать» такими строками:

Черный вечер.
Белый снег.

И эпитеты эти — черный и белый — лучше всего вводят читателя в трагическую атмосферу поэмы.

Но не менее могучи, разумеется, и оригинальные, индивидуальные, неповторимые эпитеты. Они появляются у Шевченко довольно рано и все гуще и гуще заселяют поле его поэзии: рожева зоря, латаний талан (буквально — заплатанная судьба), cipooкi скiфи, прескорбная мати, синьо-мундирнi часовi, свято чорнобриве (чернобровый праздник — в обращении к любимой женщине), очi — голубi аж чорнi. Иногда неожиданное применение общеупотребительного торжественного эпитета к слову «низкой речи» дает яркий сатирический эффект: святопомазана чуприна» (свято-помазанный хохол) — это о «помазанниках божьих», царях. Начало одного из прекраснейших лирических стихотворений Шевченко построено на неожиданных эпитетах:

И сонные волны, и мутное небо,
На берегу в далекой мгле
Камыш, как бы навеселе,
Без ветра гнется…

Первая строка в прозаическом переводе выглядит так: «И неумытое небо, и заспанные волны».

Стиховое разнообразие украинского поэта, которое кажется подчас даже прихотливым, происходит от желания возможно точнее передать мысль, картину, чувство, настроение, происходит от того, что Шевченко принадлежал к поэтам, воспринимающим мир в первую очередь музыкально. Неожиданные переходы из размера в размер встречаются и у других больших поэтов, — правда, реже. Вспомним поразительные хореические строки «На воздушном океане» в написанном четырехстопным ямбом «Демоне» Лермонтова, метрическое разнообразие «Фауста» Гете…

Совершенно новым явлением в мировой поэзии следует считать сочетание у Шевченко принятых украинскими и русскими поэтами нового времени силлабо-тонических размеров с размерами силлабическими и народно-песенными, а иногда и со своеобразным, свободным стихом, верлибром.

В метрическом отношении стихотворное наследство Шевченко делится на две основные группы. Первая группа, условно называемая силлабической, — это так называемые «коломыйковые» стихи по схеме восемь слогов, шесть слогов с общей хореической тенденцией, но с очень свободным размещением ударений:

В таку добу пiд горою
Бiля того гаю,
Що чорнiє над водою,
Щось бiле блукає.

И одиннадцати- двенадцатислоговый стих с общей амфибрахической тенденцией, но тоже с весьма свободным расположением ударений по обе стороны обязательной цезуры:

Дивлюся, смiюся, // дрiбнi утираю…
Я не одинокий, // є з ким в свiтi жить;

У мо"iй xaтiнi, // як в степу безкра"iм,
Козацтво гуляє, // байрак гомонить;
У мо"iй хатинi // синє море грає,
Могила сумує, // тополя шумить…

Прежние переводчики совершенно обесцвечивали ритмику Шевченко, переводя стихи первого типа чистыми хореями, второго типа — амфибрахиями. Мне кажется, что ключ к пониманию ритмического секрета Шевченко в целом ряде стихотворений следует искать в песне. Шевченко принадлежит к числу тех поэтов, которые, слагая стихи, внутренне поют их. Это, может быть, самые трудные для перевода поэты.

Вторая стихотворная группа — это четырехстопный ямб пушкинского типа. Шевченко, однако, очень свободно расставляет ударения не только в силлабических, но и в силлабо-тонических стихотворениях. Исследователи говорят об умелом пользовании рифмой — причем часто очень свежей (особенно для того периода развития украинского слова) и глубокой, об ассонансах и диссонансах, о том, что буквально нет ни страницы, где бы не было великолепной игры внутренними рифмами, о мастерстве звукописи:

Неначе ляля в льолi бiлiй…

или:

Гармидер, галас, гам у гaї.