Книги отражений

Смерть медлительно-обманная…[294]

(II, 318)

(Я) мучительно-внимательный…[295]

Отвратительно-знакомые щекотания у рта…[296]

(ibid.).

Мы с тобою весь мир победим:
Он проснется чарующе-нашим.[297]

(II, 284)

Интересны сложные сочетания, которые кажутся еще воздушнее обычных.

Лиловато-желто-розовый пожар.[298]

(II, 176)

Все было серно-иссиня-желто…[299]

(II. 165)

Деревья так сумрачно-странно-безмолвны.[300]

(Тл. 131)

Есть пример разошедшегося сложного сочетания.

Скептически произрастанья мрака,
Шпионски выжидательны они.[301]

(II. 369)

Отрицательность и лишенность в словах Бальмонта очень часты.

Вот конец одной пьесы:

Непрерываемо дрожание струны,
Ненарушаема воздушность тишины,
Неисчерпаемо влияние Луны.[302]

(II. 183)

«Безъ» и «без» — в одном сонете повторяются 15 раз; этот же предлог в слитном виде (II, 127) придает особо меланхолический колорит пьесе «Безглагольность» (см. выше).

Большая зыбкость прилагательного, а отсюда и его большая символичность, так как прилагательное не навязывает нашему уму сковывающей существенности, делает прилагательное едва ли не самым любимым словом Бальмонта. Есть у него пьеса «Закатные цветы» (II, 105), где скученность прилагательных красиво символизирует воздушную навислость слоисто-розовых облаков.

Поэзия Бальмонта чужда развитых, картинно-обобщающих сравнений Гомера и Пушкина.

Его сравнения символичны — они как бы внедрены в самое выражение.

Вот пример:

И так же, как стебель зеленый блистательной лилии,
Меняясь в холодном забвенье, легенды веков,
В моих песнопеньях, — уставши тянуться в бессилии,
Раскрылись, как чаши свободно-живущих цветков.[303]

(П. 348)

Звуковая символика Бальмонта никогда не переходит в напряженность и не мутит прозрачности его поэзии.

Вот несколько примеров звуковой символики. Символизируется застылость:

Как стынет скованно вон та сосна и та.[304]

(II, 183)

дыхание:

Дымно дышат чары царственной луны…[305]

шуршанье:

О как грустно шепчут камыши без счета;
Шелестящими, шуршащими стеблями говорят.[306]

(Тл. 145).

озлобленность:

Я спал, как зимний холод,
Змеиным сном, — злорадным.[307]

(II. 223)

Есть у Бальмонта две звуко-символические пьесы.

В шуме ш-с.

Осень

В роще шелест, шорох, свист
. . . .
Смутно шепчутся вершины
И березы и осины.
С измененной высоты
Сонно падают листы.[308]

(II. 36)

В сонорности л.

Влага

С лодки скользнуло весло.
Ласково млеет прохлада.
«Милый! Мой милый!» — Светло,
Сладко от беглого взгляда.

Лебедь уплыл в полумглу,
Вдаль под Луною белея.
Ластятся волны к веслу,
Ластится к влаге лилея.

Слухом невольно ловлю…
Лепет зеркального лона.
«Милый! Мой милый! Люблю!»
Полночь глядит с небосклона.[309]

(II. 189)

Вот несколько примеров перепевности:

Так созвучно, созвонно.[310]

(II. 283)

Узорно-играющий, тающий свет.[311]

Тайное слышащих, дышащих строк.[312]

(II. 107)

Радостно-расширенные реки.[313]

(II. 132)

цветок,
отданный огненным пчелам.[314]

(Тл. 207)

Бальмонт любит в синтаксисе отрывистую речь, как вообще в поэзии он любит переплески и измены.

Счастливый путь. Прозрачна даль.
Закатный час еще далек. Быть может, близок.
Нам не жаль. Горит и запад и восток.[315]

(II. 57)

Или: