Книги лжепророков

— Стало быть, психика у него, хочешь — не хочешь, устроена всё же больше по женскому типу. Как женщина обычно реагирует на опасность, внезапно возникшую перед капотом её автомобиля — ежели она за рулём?

— В девяти случаях из десяти — закрывает глаза, бросает руль и визжит.

— Правильно. Что предпримет этот Нудельман, когда вдруг увидит, что вместо обещанной вселенской сенсации пред его очи предстала обычная железяка? Завизжит — то бишь, начнёт в истерике наяривать своему шефу, презрев все и всяческие доводы конспирации. Чтобы снять с себя обвинения в провале, чтобы просто выплеснуть на того волну негативной энергии, дабы ни в коем случае в себе её не держать — ведь это очень по-женски, ты не находишь?

Подполковник улыбнулся и согласно кивнул.

Калюжный продолжил:

— Румянцев как, сможет отследить звонок?

— Обижаете, Максим Владимирович! И номер, на какой он позвонит, и его абонента точное местонахождение, и идентификационную карту голоса этого кукловода — ежели, конечно, он станет ему звонить — люди Дмитрия Германовича всё сделают. Мы ж сейчас об этом Нудельмане знаем больше, чем он сам о себе — четыре экипажа его пасут день и ночь!

— И правильно делают. Он сейчас, по ходу, главная фигура. Да, Ефремова этого, после того, как он груз сбагрит — отследите, и, ежели он на родину засобирается — не дайте ему удрать. Он мне здесь нужен. Пущай ребята Ведрича его к нам в Дмитров, на базу, привезут. Там мы его хорошенько расспросим, вдумчиво поковыряемся в его душонке — чтобы он нам всё, до последней ниточки, сдал, в первую очередь — кто с ним вместе на Украине работал; врага надо знать в лицо! Кстати, и экспедитора этого, как его… Попугаева?

— Попугина.

— Вот, и его тоже. Как только груз отправится в поход на юг — его тотчас же под белые ручки и в соседнюю камеру с Ефремовым. Пусть расскажет, кто его завербовал, от кого он получал задания — в общем, всё, как на духу.

Лицо Левченко сделалось непроницаемо холодным.

— А потом? Будем решать?

Генерал достал новую сигарету, закурил, вздохнул — и ответил:

— Пожалуй, нет. Перевербуем, и оставим жить. Не имеем мы права, ни Божьего, ни человечьего, этих людей жизни лишать. Ежели, конечно, этот Ефремов сознается в убийстве Федорука — что, я думаю, вряд ли — то тогда стоит, пожалуй, его кременчугской милиции, вместе с его собственноручным признанием, передать. Но чует моё сердце — он в этом деле ни за что не признается. Что во времена оны проявил малодушие и стал супостату служить — пожалуй, сознается; тем более — у нас на руках неопровержимые улики сего предательства имеются. За что мы его маленько и погладим против шерстки. А убийство… от убийства Федорука он будет до последнего отмазываться!

— Тогда что ж…. Тогда, получается, мы за Сармата не отомстим?

Генерал гневно вскинул голову.

— Кто тебе это сказал?

Подполковник смутился и неуверенно ответил:

— Так ведь…. Вы ж сами сказали, что Ефремова и Попугина мы оставляем по эту сторону?

Калюжный покачал головой.

— Их — да. Потому что, ежели всех, кто в этой пакости замазался, валить наглухо — мы пол-Украины трупами завалим, не считая тех, кто в Польше и здесь, в России, врагу содействовал, и кого, стало быть, надо тоже карать — до кучи. Вон, капитан Панфилов докладывает — нашёл он вчера вечером пятерых мужиков из деревни Приютовка, что под Александрией; помогали ночью с четверга на пятницу перегружать металлический ящик с польской фуры, завалившейся в кювет, в грузовой УАЗик, управлял которым, по всем приметам, наш пан Ефремов. Их ты что, тоже предлагаешь решать? Они ведь тоже супостату помогали? Щупальца отсекать — дело гиблое, Дмитрий Евгеньевич; у спрута они всё равно отрастут. Надо бить спрута в сердце! Или, по крайней мере, в мозг — ежели, в соответствии с известными стихами, сердца у спрута вовсе и нету. В мозг!

— Стало быть — кукловода? — полуутвердительно спросил Левченко.

— Его! — Жестко отрубил генерал. А затем, выпустив колечко дыма — продолжил: — Никаких несчастных случаев. Никаких сердечных приступов. Вообще ничего, что могло бы позволить хотя бы кому-нибудь подумать, что он погиб случайно. Нет и ещё раз нет! Когда операция наша закончится, пусть Ведрич сделает это громко, и сделает так, чтобы любой человек, в любой точке мира, понял, что гибель означенного персонажа — есть КАЗНЬ. Именно казнь — и пусть это хорошенько зарубят себя на носу те, что играют за чёрных. Здесь им не третий мир! Здесь мы за такие штуки, что они решили с нами пошутить, караем без жалости — и это, заметь, Дмитрий Евгеньевич, вовсе не из мой личной кровожадности. Это насущная необходимость! Ребятишки сейчас лихорадочно ищут врага, на какого они бы смогли мобилизовать весь цивилизованный мир. Потому как американская экономика этого требует с пеной у рта! Без врага, без войны, без всё новых и новых вооружений — они рискуют остановиться. А остановка для Штатов сегодня — это крах. Про их внешние долги ты, конечно, в курсе?

Левченко кивнул.

— Как и про внутренние.