Книга XIV. 1766-1772

Но прусский король не хотел делать «оказательств» против племянника. Он вовсе не был против переворота в Швеции, ибо не считал для себя выгодным утверждение здесь русского влияния, но он больше всего боялся войны, которую по обязательствам с Россиею должен был начать. Поэтому он начал искать способа, как бы уладить дело без войны. Он писал Густаву III (6 сентября): «По письму в. в-ства я вижу успех, полученный вами в перемене формы шведского правления. Не думаете ли вы, что это событие ограничивается успехом революции внутри вашего королевства? Не приходит ли вам на память, что Россия, Дания и я сам — мы все гарантировали прежнюю форму правления? Вспомните, что я говорил вам в Берлине во время вашего пребывания там. Боюсь, чтоб последствия этого дела не привели в. в-ство в положение худшее, чем то, из которого вы вышли, и чтоб с этой революции не началась эпоха величайших бедствий для Швеции. Вы знаете, что у меня обязательства с Россиею. Я их заключил гораздо прежде предприятия, приведенного вами в исполнение. Честь и добросовестность одинаково препятствуют мне их нарушить, и, признаюсь, я в отчаянии, что вы сами заставляете меня действовать против вас, меня, который вас любит и желает вам всех выгод, совместимых с моими обязательствами. Вы мне вонзаете кинжал в сердце, повергая меня в жестокое затруднение, из которого я не вижу выхода. Я то же самое написал королеве, вашей матери, изложил ей дело по сущей правде. Но дело сделано, и затруднение состоит в отыскании лекарства. Я буду считать лучшим днем моей жизни тот, в который я буду иметь возможность поправить случившееся». Густав отвечал дяде (22 сентября), что он полагает надежду на правоту своего дела, на любовь к себе народа и хочет последовать примеру своего любезного дяди, как тот вел себя, когда вся Европа поклялась погубить его. «Надеюсь, — писал Густав, — что вы признаете во мне свою кровь». На это Фридрих писал ему (5 октября), что не желает видеть его в том положении, в каком он сам находился в Семилетнюю войну. «В Швеции, — писал Фридрих, — две партии, враждебные друг другу; король должен начать с их примирения и этим утвердить свой престол; но такое предприятие требует спокойствия, и потому я уверен, что ваше в-ство не будете слушать злых внушений, которые вам будут делаться с целию поссорить вас с соседями».

Фридрих был действительно в большом затруднении: что, если Россия потребует от него исполнения обязательств? Он составил план по крайней мере протянуть время посредством переговоров и добиться какой-нибудь сделки, уступки со стороны Густава III, которому русский, прусский и датский министры должны были представить, что их государи гарантировали шведскую конституцию 1720 года, так, чтоб он не ставил их в необходимость исполнить свои обязательства. Предложение этой меры было отправлено русскому двору в депеше гр. Сольмсу 4 сентября. Уведомляя об этом принца Генриха, король писал ему: «Шведская королева уведомляет меня об успехе революции; я ее поздравил с одним, что сын ее избег большой опасности, и описал все предвидимые мною несчастия, если король не ограничит свою власть. Я не вижу другого средства спасти Швецию, как завести переговоры и чтоб король, уступая с своей стороны, согласился принять проект графа Горна. Я написал в этом смысле в Россию; но если это не удастся, то мы будем вовлечены в войну против родного племянника; одна мысль об этой войне, признаюсь, мне противна». Генрих, который гораздо откровеннее высказывал свое сочувствие племяннику, просил брата убедить русскую императрицу не очень волноваться шведскими событиями, убедить, что главное внимание ее должно быть обращено на турецкую войну. Если она для шведской войны поспешит заключением мира с Портою, то потеряет существенные выгоды и подвергнется большим затруднениям: венский двор может снова броситься на сторону Франции, которая обязана поддержать Швецию. «Я согласен, — писал Генрих, — что трудно найти средину между интересами императрицы и шведского короля, но лишь бы протянуть время, можно всего надеяться».