Книга снобов, написанная одним из них

В прошлом году он произвел немалую сенсацию, поставив на свой стол миниатюру в сафьяновом футляре, запертом на золотой ключик, который он всегда носил на шее, — а на футляре была вытиснена змея — символ вечности с буквою «М» в круге. Иногда он ставил этот футляр на сафьяновый письменный столик, словно на алтарь, — обычно там же стояли цветы, — и посреди разговора вдруг вскакивал и целовал футляр. Или кричал из спальни лакею: «Хикс, принесите мне мой ларец!»

— Не знаю, кто она такая, — говаривал Фант, — да и кто может знать все его романы? Десборо Финт, сэр, раб нежной страсти. Думаю, вы слышали историю итальянской княгини, которую заперли в монастырь святой Барбары в Римини, он вам не рассказывал? Тогда и я должен молчать; или же историю той графини, из-за которой он едва не подрался на дуэли с князем Ведекиндом Баварским? Может быть, вы не слышали даже и про красавицу из Пентонвилля, дочь весьма уважаемого пастора-диссидента? Сердце ее было разбито, когда она узнала, что Финт помолвлен (с прелестной девушкой из знатной семьи, которая потом изменила ему), и теперь она в Хенуэлле[169].

Вера Фанта в своего друга доходит до безграничного обожания.

— Какой это был бы талант, сэр, если бы сколько-нибудь поработал! — шепчет он мне. — Он мог бы стать чем угодно, если бы не его страсти. Прекраснее его стихов ничего быть не может. Он написал продолжение «Дон-Жуана», положив в основу поэмы собственные похождения. Читали ли вы его «Стансы к Мэри»? Это выше Байрона, да, сэр, — выше Байрона!

Я был рад это услышать от такого компетентного критика, как Фант: сказать по правде, я сам сочинил эти стихи для простака Финта, которого застал однажды погруженным в раздумье над довольно-таки засаленным старомодным альбомом, — куда он не вписал еще ни одного слова.

— Не могу, — произнес он, — бывает, что я напишу сразу целую балладу, а сегодня — ни единой строчки. О Сноб, такой счастливый случай! Такое божественное создание! Она просила меня написать стихи ей в альбом, — а я не могу!

— Она богата? — спросил я. — Мне казалось, что вы женитесь разве только на богатой наследнице.

— Ах, Сноб! Она — само совершенство, и с такими связями — а я не могу выжать из себя ни единой строчки.

— А в каком духе вам требуется? — спросил я. — Погорячей и послаще?

— Перестаньте, Сноб, не надо! Вы топчете самые святые чувства. Мне нужно что-нибудь страстное и нежное — в духе Байрона. Я хочу ей сказать, что в пиршественных чертогах… ну и так далее, вы сами понимаете, — я думаю только о ней, что я презираю свет, что я им пресыщен, знаете ли, — ну и еще что-нибудь… какая-нибудь там «газель» или «бульбуль».

— А под конец — ятаган, — заметил автор этих строк, и мы приступили к делу:

К Мэри

Средь светской толпы на бале
Я всех кажусь веселей;
На шумных пирах и собраньях
Мой смех звучит всех звончей.
         Все видят, как я улыбаюсь
         Насмешливо иль свысока,
         Но душа моя горько рыдает:
         Ты так от меня далека.

— Ну, Финт, как по вашему мнению, ловко? — спросил я. — Признаться, я и сам чуть не плачу.

— Дальше, пожалуй, — начал Финт, — мы скажем, что весь мир у моих ног чтобы она, понимаете ли, приревновала; ну и так далее, в том же роде, и что я уезжаю путешествовать, понимаете ли. Быть может, это подействует на ее чувства.

И «мы» (как выразился этот несчастный педант) снова взялись за дело:

Я вижу и лесть и дружбу
От старца и юнца;
Красавицы мне предлагают
За злато свои сердца.
         Пускай! Я всех презираю,
         Они — рабы мои,
         И втайне к тебе обращаю
         Все помыслы свои.

— А теперь — о путешествии, любезный Финт.

Я начал прерывающимся от волнения голосом:

Прости! Это ты научила
Сердце мое любви,
Но тайну мою до могилы
Я буду хранить в груди.
         Ни слова, ни вздоха о страсти…

— Послушайте, Сноб! — прервал Финт вдохновенного барда (в ту самую минуту, когда я собирался разразиться настолько трогательным четверостишием, что оно довело бы читателя до истерики). — Послушайте… гм… не могли бы вы сказать, что я… ношу мундир и что жизнь моя в опасности?

— Вы носите мундир? Ваша жизнь в опасности? Каким же это образом?

— Н-ну, — отвечал Финт, густо краснея, — я сказал ей, что уезжаю… в Эквадор… с военной экспедицией.

— Юноша, вы гнусный обманщик! — воскликнул я. — Дописывайте эти стихи сами!

Он их и дописал совершенно вне всякого размера, да еще хвастался потом в клубе, выдавая их за свои собственные.

Бедняга Фант твердо веровал в таланты своего друга до прошлой недели, когда он появился однажды в клубе с странной улыбкой на физиономии.