Книга скворцов

– Это оттого, – сказал келарь, – что в обыденной жизни каждый довольствуется не разумом, а мнениями, ибо по скудости ее обихода одни и те же причины ежедневно приводят к одинаковым следствиям, так что простому человеку, чтобы прослыть здравомысленным, достаточно руководствоваться доводами вероятности. А так как богу, по словам Цицерона, угодны государства, он скрепляет их единством мнений, иначе невозможно было бы договориться и в самых ничтожных делах. Если стать на волшебную колесницу, вроде той, в какой Медея летала за ядовитыми травами, и из-под небес бросить взор на разные племена, увидишь, что их обычаи и предания несходны и что считается кощунством у одних, для других – верх благочестия. Персидский царь некогда звал к себе римских философов, и они поддались его уговорам, поскольку, не разделяя римского учения о Божестве, думали, что персидское государство таково, как описывает Платон, у которого философы распоряжают общими делами. Прибыв к нему, они были разочарованы, найдя в царе человека невежественного и заносчивого, в его приближенных – насильников и честолюбцев, а в народе – безграничное сластолюбие и жестокость. По этой причине они досадовали и корили себя за то, что склонились на лесть и своей славой освятили злоупотребления царской власти. На их счастье, в эту пору между римлянами и персами был заключен мир, одним из условий которого было, чтобы римляне никого не принуждали изменять свои убеждения и принимать иные верования, но позволили каждому держаться тех мнений, какие ему угодны. Узнав об этом, философы окончательно утвердились в желании скорее умереть на родине, чем жить при царе среди почестей, и, простившись со своим гостеприимцем, в сердце мало горевавшим из-за разлуки с теми, чье присутствие понукало его к приличию, тронулись в обратный путь, на котором с ними приключилось нечто удивительное и достопамятное. Остановившись отдохнуть, они заметили брошенный посреди степей труп человека, недавно умершего, и, возмущенные варварскими обыкновениями и не терпя видеть оскорбляемую природу, с помощью слуг прикрыли труп и, как могли, погребли его, предав земле. Ночью, когда все заснули, одному из них приснился старец почтенного обличья, грозно прокричавший ему: «Не погребай того, что нельзя погребать; не препятствуй, чтобы труп растащили собаки; не оскверняй мать-землю!» От страха пробудившись, он разбудил сотоварищей и рассказал свое видение. Философы недоумевали, а поутру, когда, продолжив путь, проходили мимо вчерашнего погребения, увидели обнаженного мертвеца, словно земля вытолкнула его, не позволив хоронить иначе как в собачьих утробах. Пораженные, они уже не пытались распорядиться трупом по-своему, но оставили персов их убеждениям, раз уж сама земля их разделяет. Справедливо говорят: сколько голов, столько умов, а Соломон замечает: «Не отвечай глупому по глупости его, чтобы не уподобиться ему»; всему надо знать место, и не много благоразумия выказали философы, если взялись втолковать покойнику, что предания, воспринятые им с молоком матери, нелепы и ему следует сменить их на более разумные.

– Если бы, – сказал госпиталий, – такого убеждения держался фаэнтинский цирюльник, покойный император не услышал бы поучительной истории о Юлии Цезаре и старом рыбаке, а я не имел бы случая предложить ее вашему вниманию.

– Что это за история? – спросил Фортунат.

– Я надеюсь, – сказал келарь, – ты не заставишь нас высидеть целую рыбалку.